– Проводи мя, Андрей, до владыки, – сказал он сыну и, приблизясь к архиепископу, молвил: – Благослови мя, отче.

Приняв благословение, великий князь добавил, обращаясь к новгородскому посаднику:

– Будь здрав и ты, Карп Савинич. Садитесь с боярами псковскими ближе ко мне.

Дьяки Бородатый и Беда усадили их на подобающие им места.

– Государь, – оживленно сказал один из псковских посадников, – дай слово молвити.

– Сказывай, – ответил великий князь.

– Тут, государь, есть вот посадник новгородский. Карп Савинич. Подтвердит он нашу обиду. Приходил он сей осенью с дружиной своей к нам по челобитью немецкому. Ездили тогда с ним на обидное место, на Озоличу и Желачко, князь наш и мы и, розыски там творя, решили, что земля сия псковская, земля Святой Троицы. Поганые же немцы признали вину свою.

– Истинно так было, признали немчи вину свою, – подтвердил Карп Савинич, произнося вместо «ц» звук «ч», что отличало говор новгородца.

– Будем же судить по-божьи и против латыньского коварства будем ратовать за своих православных, – заговорил сурово Василий Васильевич. – Молю тя, владыко, и тобя, Карп Савинич, не сетуйте, что ране яз побеседую со псковичами, ибо ранее они ко мне пришли. Ты же, Юрий, и ты, Степан Тимофеич, примите дары и сложите их, куда надлежит. – Помолчав, Василий Васильевич продолжал, обращаясь к послам: – Посадники и бояре псковские. Жалую вотчину свою по мольбе вашей помочью ратной. Повестуйте так на вече своем. Уже близ Новагорода воевода наш князь Иван Василич Стрига-Оболенский со многими полками, дабы бить немцев поганых, когда мольба будет от Пскова…

В этот миг взглянул владыка Иона на посадника новгородского с явной укоризной, а тот, побледнев, потупился. Заметив это, Федор Васильевич Басёнок злобно усмехнулся.

Василий же Васильевич, передохнув малость, продолжал:

– А ты, Юрий, вместе с дьяком Василием Сидоровичем проведи гостей в трапезную и угости до обеда. Мы же тут, кратко перемолвясь с владыкой и Карпом Савиничем, тоже придем к столу.

В передней остались Василий Васильевич, княжич Андрей, дьяк Бородатый, воевода Федор Басёнок, да из почетной стражи княжой пять воинов с саблями и копьями, да владыка и посадники, сидевшие молча в ожидании вопроса.

Василий Васильевич, подождав некоторое время, прервал молчание.

– Жду яз слова вашего, – молвил он, – что вы мне ныне сказывать будете?

Не зная, известно или неизвестно великому князю о заговоре, архиепископ Иона осторожно спросил:

– Господа новгородская челом тобе бьет, несть ли у тя, государь, досады какой на неисправления наши.

Василий Васильевич понял и, усмехнувшись, молвил спокойно:

– Яз, отче, миром пришел поклониться святыням новгородским и наказать немцев за вред их Пскову. Зрю яз, что добре соблюдает без извета новгородская вотчина моя судную докончальную грамоту,[164] на вече писанную и целованием крестным утвержденную.

– Мы, государь, – сказал Карп Савинич, – и впредь тобе верны будем. Дошли ж мы за тем к тобе, дабы звать тя на почестен пир наш в Грановитой палате в день поминовения Никиты – святителя новгородского, чудеса и при жизни творившего.

Князь великий благодарил за почет, ему оказываемый, и обещал быть на новгородском празднестве. Звал он владыку и посадника на обед с послами псковскими, но те уклонились. Владыка отговорился скорым служением церковным, а посадник – тем, что господа ждет его с ответом государя. Василий Васильевич не удерживал их, проводив с большим почетом.

Княжич Андрей, воевода Басёнок и дьяк Бородатый сопровождали высоких гостей до саней их, стоявших у крыльца государевых хором. Когда же они, распростившись с гостями, вернулись, Василий Васильевич спросил с усмешкой дьяка:

– Ну, что скажешь, Степан Тимофеич?

– Мыслят они, – смеясь, ответил дьяк, – что неведомы нам их злотворения.

Василий Васильевич нахмурил брови и, направляясь в трапезную, молвил сурово:

– Многое еще им неведомо, что ждет их. Подумаем думу о сем в Москве с великим князем Иваном вместе.

После пирования в новгородской Престольной палате в честь великого князя московского в феврале уже месяце, на первой неделе Великого поста почувствовал себя плохо Василий Васильевич. Государя все время знобило, и сильно одолевал его кашель, а иногда щеки его горели, и было ему трудно дышать. Сухотная болезнь[165] никогда его так не беспокоила, как теперь. Знал он, что ухудшение бывает либо от осенней, либо от весенней сырости.

Совсем больным принимал он псковских послов, приехавших опять к нему в Новгород с челобитной о новом князе. Литовский князь Черторижский не захотел целовать крест московскому князю и отъехал в Литву.

Василий Васильевич позвал по этому поводу на думу обоих сыновей, дьяков обоих, воеводу Басёнка и воеводу князя Ивана Васильевича Стригу- Оболенского, уже стоявшего со своими полками возле Юрьева монастыря и Рюрикова городища. Думу думали в опочивальне великого князя, и Василий