Оба посадника взошли на степень и, когда шум на площади стих совсем, возгласили здравие и многолетие князю Юрию Васильевичу, и весь народ кричал ему здравие. Далее посадники объявили, что государь московский, вняв мольбам веча, прислал своей вотчине, граду Пскову, «для-ради устроения дел его сына своего князя Юрья собя вместо…»

Отсюда князя Юрия Васильевича повели под церковные звоны и клики народные в собор Святой Троицы, где возвели его на Довмонтов стол[168] и дали ему Довмонтов меч, как великому князю. Засим, отслужив молебен, проводили его всем народом до княжого двора, что в Застенье, рядом с торгом.

В хоромах княжих все уж к пиру готово было, и в трапезной столы были собраны по-праздничному, но посадники провели князя Юрия в один малый покой, где были приготовлены для него дары многие и богатые. Затем, сняв верхнее платье и прослушав молитву в крестовой, все перешли в трапезную.

– Пили здравицы, – продолжал вестник, – за тобя, государь, и за государя Ивана Василича, и за всех из семейства вашего. Потом пошли здравицы – конца-края нет. Притомился даже князь Юрий, усталый с пути, и, сказав о сем посадникам, ушел к собе в опочивальню, но приказал строго в конце пира побудить его, дабы проводил он гостей с честью.

Василий Васильевич весело усмехнулся и молвил:

– Достойно князя вел собя Юрий-то. Добре вел. А что пили-то и долго ль?

– Почитай, до утра, государь, пили-то. За столом же, опричь водок и медов крепких, много было заморских вин: фряжских и грецких, а еще и пиво немецкое, Князь Стрига-Оболенский на что на сие зело крепок, а и тот, на своей лавке заснув, на пол упал.

Василий Васильевич засмеялся.

– Князь-то Иван Василич, – молвил он, – токмо с устатка великого охмелел, а один хмель его не берет.

– Нет, государь, – смеясь же, вмешался Федор Васильевич Басёнок, – не только от устатка Иван Василич сомлел, а не след водку с пивом мешать. От сего и в голову и в ноги ударяет.

– А на третий день, государь, после сего, – сообщил далее вестник, – немецкие посланцы прибыли.

– Пошто?

– Князь-то Юрий на другой день после пира отпустил князь Стригу с полками на немцев поганых. Немцы же на пути его уже встретили и били челом пропустить их посольство ко князю и посадникам. Баили немцы-то, что, узнав о походе полков наших, хотят они мира с Москвой. Ныне они уже во Псков прибыли и князю Юрью били челом, а со псковичами помирились на всей воле псковской. Твоего, государь, приказа молит князь Юрий Василич.

– Вот оно что! – весело воскликнул Василий Васильевич. – Воевода-то наш хоть и с лавки упал, а немцев-то всех повалил, земно челом всех бить заставил! – Перекрестился великий князь и добавил, обращаясь к вестнику: – Ну слава богу, все идет наидобрым путем. Иди отдохни, а утресь, после завтрака, дам ответ тобе для князя Юрья. Проводи его, Васюк.

Вестник поклонился и вышел. Василий Васильевич помолчал немного и сказал Бородатому и Басёнку:

– А вы пораньше к завтраку приходите. За столом думу будем думати.

В этот же вечер за беседою да за сладким заморским вином дотемна засиделся воевода Басёнок у дьяка Бородатого, который это время при великом князе жил в особом покое, возле крестовой, против трапезной. Уходя к себе в полк, отыскал воевода стремянного своего, обошел с ним все дозоры великокняжеские из своей и княжой стражи и вышел на Владычный двор.

Ночь темная. Снег идет мокрый – днем еще с крыш капель была. Глухо и мягко в мути влажной, и еле видать кругом, но Федор Васильевич и стремянный его, Дементий Волоцкий, хорошо каждую пядь земли на дворе знают и помнят, где яма, где поворот и где их стража расставлена.

Вдруг Дементий схватил за руку воеводу и задержал его, втянув под ворота. Тот понял, и оба у стены затаились. Мимо них прошли не то четверо, не то пятеро. За воротами стали. Удивился Федор Васильевич: ворота были из малого дворика, из которого никуда, кроме ворот этих, ни входа, ни выхода нет.

– Третий раз выходим, – послышался осторожный шепот, – а его нету. Месяц взойдет, а таиться нам негде будет.

– Идем к княжому крыльцу, – зашептал кто-то другой, – тамотко он не увернется.

Неизвестные бесшумно двинулись вперед и скрылись в снежной мути. По их манере говорить воевода понял, что это новгородцы.

– Дементий, – зашептал Басёнок, – новгородцы сии злое мыслили на меня, а может, и на самого государя. Беги собирай стражу и дозорных. От сих врат надо петлей окружить княжое крыльцо, дабы ни один из них не ушел. Одних сюда, ко мне посылай, других цепью веди, заводи их, как невод, одним концом ко мне, другим – к княжому крыльцу.

Дементий пропал во тьме. Обнажив саблю, Басёнок снова приник к стене и замер. Вот шаги слышно. Жутко стало. Он помнит, что злодеи ушли влево, а эти шаги справа.

– Фю-фю-фюи, – разбирает он знакомый, чуть слышный свист.

– Фю-фю-фюи, – отвечает он тоже едва слышно и ловит четкий шепот: «Кони государевы!» – и сам в ответ шепчет: «Милость Божия».

Тотчас же подходит к нему дозор из десяти человек, узнав своего воеводу. Еще подходят бесшумно одни за другими воины и, как указано было