– «Ля нэве».

– А вот мост?

– «Ун понтэ». Глянь, глянь, княже, – смеясь, воскликнул вдруг Курицын, – дядька-то твой, старый греховодник, какую собе ягодку нашел!..

Иван оглянулся и увидел, что Илейка весело болтает с красивой молодой женщиной. Она смеется, показывая белые зубы, и ласково взглядывает на старика, а тот помолодел словно, весь распрямился, и глаза блестят, и весь другой, будто десяток лет с него слетело.

– Ловок, ловок, старина, – подходя к мосту и подмигивая, добавил Иван Димитриевич, – пришил собе к рукаву женку!

Воевода подошел к бабе вплотную и, сверкнув глазами, воскликнул:

– Ишь, какая гладкая, не ущипнешь!

Баба резко оттолкнула от себя Ивана Димитриевича.

– А ты языком болтай, – сказала она, сердито хмуря брови, – а рукам воли не давай! Много вас тут, кобелей, найдется.

– Басенькая ты моя, – вступился Илейка и сказал это нараспев, да так ласково и нежно, словно обнял сладостно всю ее. – Пошто серчать-то, краса моя? К гладкой девке репей не прицепится, ми-илая.

Дрогнули ресницы у бабы, поглядела она долгим взглядом на Илейку, расправила сдвинутые брови и, радостно как-то улыбнувшись, пошла дальше.

– А любят, видать, тя девки да бабы, – сказал Иван Димитриевич, – ишь, как улестить да уласкать можешь.

– Кто Богу да государю не грешен! – молвил Илейка. – Я, как скоморохи бают, «деревенщина Ермил, да посадским девкам мил». Стар вот уж ныне стал, а что греха таить, все еще баб люблю, хошь и не всяких. Хуже той нет, что похожа на курицу, которая токмо в навозе и копается. Налетит на нее петух, а ей что? Встряхнется, будто ништо и не было, и опять так же в навозе зернышки ищет. А петух дурак, около нее надсаживается, кругом ходит, крылом землю чертит, и ворчит по-особому, и «кукареку» кричит. А ей что? Знай червяков да зерна по-прежнему клюет. Я люблю бабу ласковую, с толком. Такая баба-то твою ласку весь день в собе носит и оттого еще милей сердцу. – Илейка взглянул на княжича и, улыбнувшись, добавил: – Тобе, Иване, сие пока без надобности. Ты хоша и разумен, а тут еще и ни на эстолько не разумешь. Токмо, мыслю, вборзе придет и тобе пора на пору, станешь девке ступать на ногу!..

Пасха в этот год ранняя. Великий пост начался с третьего февраля.

Хотя и пригревает порой на солнышке, все же студеные дни и морозы не миновали, и княжич Иван и Федор носятся иногда целыми часами по твердому еще льду на коньках или далеко бегают на лыжах по крупнозернистому насту. Сдружились они к этому времени и постоянно беседуют обо всем, что только приходит Ивану на мысли. Легко и весело княжичу с молодым подьячим. Ровней себе он чувствует Федора, хоть и старше тот и знает всего много больше других, да ничем не стесняет Ивана, как владыки, бояре и воеводы. Для тех он мальчик, а для Федора – товарищ.

Живет теперь княжич постоянно у наместника, а у владыки Авраамия бывает изредка, когда тот приглашает его к себе. Да к владыке он ходит не один, а с Федором вместе. Так, последний раз шестого февраля, когда были получены вести, что Василий Васильевич стал в Костроме со многою силой, владыка позвал к себе Ивана вместе с Федором. По случаю Великого поста отец Авраамий угощал их только киселем овсяным с медовой сытой да сладким взваром, вареным на пиве с изюмом и рисом.

– Вкушайте, вкушайте, – ласково потчевал их владыка, но сам постничал и ничего не ел, так как была среда, а только прихлебывал мед из своей чарки.

– Разреши спросить тя, владыко, ежели в сем тайны нету, – сказал почтительно Курицын, – куда и пошто отъезжаешь ты?

– По делам церковным, – молвил Авраамий и, обратясь к Ивану, добавил: – Доброхота твоего, княже, архиепископа Иону поставлять хотим на митрополию всея Руси, не ждя того от Цареграда, зане Церковь грецкая осквернилась унией.

– К чести и славе сие, – радостно воскликнул Курицын, – и Церкви нашей и государя нашего!

– Аминь, – улыбаясь, сказал Авраамий. – Истинно, дети мои, велико сие будет деяние. Будет у нас свой, вольной митрополит Московской и всея Руси.

– А потом и вольной государь Московской и всея Руси, – добавил Курицын. – Еще родитель мой сие держал в мыслях.

Княжич Иван радостно рассмеялся и молвил:

– Сказывал мне думы свои владыка Иона в Ростове еще. Яз даже во сне видал отца государем московским.

– Помни, княже, – горячо заговорил Авраамий, – два сии древа великие: Церковь и царство – оба на одной земле растут. Корни же и мощь их сироты наиглавно питают. – Владыка помолчал и добавил: – Помни и то, княже, государь наш все для Церкви православной изделал что мог. И Церковь его блюдет и хранит, как сына истинной веры и благочестия. С митрополитов Петра и Алексия так идет и впредь так будет. Помни сие, и когда сам государем будешь… – Владыка встал из-за стола, благословил княжича и Курицына, сказав на прощанье: – Идите с Богом. Аз же в путь буду готовиться. Утре в Ростов Великой отъеду к отцу Ефрему на совет и думу. После же в Москву все мы, епископы, поедем на собор поместной. Ефрем, архиепископ ростовский, Варлам коломенский, Питирим пермский, Илья тверской и архиепископ новгородский Ефимий и аз, грешный.