тащат на спинах туго набитые мешки. Боярин радуется богачу, улыбается, встает ему навстречу.

– А вы здесь, – восклицает злобно богач, увидев сирот, – на меня в суде ищете?

Сироты молчат, робко кланяются, а боярин жадно хватает мешки, положенные перед ним слугами, но не может и сдвинуть их. Он радостно смеется и кричит слугам, указывая на сирот:

– Прочь их! Гони их, гони!

Слуги бросаются на сирот, те в страхе убегают, а богатый хохочет и говорит громко:

– С сильным не борись, с богатым не судись!

Ивана не смешит это представление, ему досадно, а Илейка жужжит в ухо:

– Так везде, Иване! Токмо посулы да подарки!..

Зашумела вдруг вся площадь.

– Бой на реке собирается! – кричали кругом. – На Лыбедь, айда! На Лыбедь!

Народ, как полая вода, хлынул к реке.

– Айда и мы туда скорей! – закричал Иван Димитриевич. – Айда скорей!

Крутой берег Лыбеди весь усеян народом, да и с другого тоже немало глазеет людей. Иван, стоя рядом с Илейкой и Курицыным, видит неширокое ледяное поле, у берегов которого теснятся охотники, готовясь к бою. Некоторые из них сбрасывают тулупы и даже полушубки, надевают кожаные рукавицы, туже подтягивают кушаки…

– Эй, вы, что сопли распустили? – загудел вдруг неподалеку нетерпеливый зычный голос. – Словно девки на праздник наряжаетесь!

Иван узнал голос и, взглянув немного влево, увидел впереди себя Ивана Димитриевича, сложившего у рта ладони трубой и кричавшего изо всех сил охотникам. Потом еще закричал кто-то, и поднялись крики со всех сторон. Среди гомона возбужденной толпы княжич разбирает ругательства, насмешки, подзадориванья. Волненье и задор растут кругом, охватывают и его, но в то же время ему становится страшно. Вспоминается и пожар московский и пожар и драка у блинных в Ростове.

– Эй вы, хамо-овники,[98] бей теле-ежников! Телеежников бей!.. – истошным голосом кричит над самым ухом Ивана рыжебородый мужик. – Бей по мордам их, кобе-ле-ей тупоры-ылы-их!

Княжич оглянулся на своего дядьку. Илейка стоял невеселый и, уловив взгляд Ивана, тихо улыбнулся.

– Глуп народ-то, – молвил он раздумчиво. – Его и батогами бьют, и зорят, и полонят, а он еще сам собя калечит безо всякой нужды и пользы. Право попы бают против сего…

Пронзительным свистом прорезало воздух, и по этому знаку под гул и вой толпы обе стороны бойцов с криком и зыком бросились друг на друга.

Замелькали кулаки, послышались глухие удары, и сразу несколько шапок слетело с дерущихся, прокатившись по льду.

– Лупи, бей! – орала толпа. – Подсаживай под микитки! Хлещи по рылам!..

– Отбивай, не сдавай! Хлещи по рылам!..

– Отбивай, не сдавай! Держись, хамовники, хрен вам в зубы!

– Шпарь, шпарь, тележники!.. Лупи, матерь их в тартарары!..

Толпа плотней и плотней сгруживалась, задние ряды напирали на передние, грозя столкнуть с берега на лед. Вдруг толпа с неистовым воплем метнулась в сторону и расступилась. Со льда стремительно выскочила кучка бойцов, потом еще и еще. Они бежали, прятались в толпе, а за ними гнались победители и били побежденных на бегу так сильно, что те падали наземь. В одном месте, где сгрудились снова дерущиеся, раздались возмущенные голоса:

– Лежачих не бей, лежачих не бей!..

Зрители вмешались в драку и отогнали нарушителей кулачных правил, но самый бой уже окончился. На этот раз тележники побили хамовников. Толпа медленно стала расползаться в разные стороны: одни к качелям, к медвежатникам, к скоморохам, к ледяным горкам и прочим развлечениям; другие – по корчмам и кабакам пьянствовать, играть на деньги или на угощенье в кости и шашки. Княжич Иван с Илейкой и Федором Васильевичем решили подождать Ивана Димитриевича у моста. Воевода так разгорячился боем, что далеко от них отбился в толпе и теперь, видно, ищет их.

– Задор к боям у Иван Димитривича неуимчив, – смеясь, сказал Курицын. – Подождем его тут малость. Сей часец придет, боле ему нечем тешиться.

– А у меня нет задора на то, – сказал княжич. – Задор же у меня знать всякое художество и умные хитрости разные.

Курицын посмотрел одобрительно на княжича и молвил:

– Любо мне слышать сие. Яз сам люблю все ведати умом своим.

– А скажи, Федор Василич, – обратился к нему с живостью и любопытством Иван, – скажи, как по-фряжски Рождество Христово?

– Не похоже на наше, – ответил Федор Васильевич, – «иль натале». Вот Пасха – похоже. По-ихнему будет «Паска». В одной токмо буквице разница.

– А река как?

– «Уна ривьера».

– А снег?