– Мы пойдем никому неведомы, – торопливо заговорил Федя, – втроем, княже, с твоим дядькой пойдем, в шубах простых.

– Так можно, – садясь снова за трапезу, молвил с улыбкой Константин Александрович, – а все же пошлю яз с вами Кондратьича, дабы обиды не было, моего-то дворецкого все тут знают.

– И яз с вами пойду, – сказал воевода Иван Димитриевич, – люблю смотреть медвежатников да бои кулачные.

– Иди, иди, Иван Митрич, – рассмеялся наместник, – потешь с Феденькой княжича. Токмо не признали бы вас – не вместно княжичу пешу среди черных людей ходить. Осерчает государь, коли узнает про то.

– Нет, не осерчает, – быстро ответил княжич Иван. – Он слушается владыки Ионы. Владыка же мне с Юрьем в Ростове сам приказывал в народе ходить. Служек церковных посылал с нами…

Лицо Илейки расплылось в улыбку.

– Истинно, истинно, – вмешался старый дядька, – мы с Васюком да служки монастырские по всему граду княжичей водили и на владычном дворе блины да пироги ели. Меды же какие были, а брага монастырская!..

Шумом и говором наполнились сенцы перед трапезной.

– Колядники, колядники! – заговорили оживленно все за столом, а из сенцев выглядывают уж слуги и вся челядь с чадами и домочадцами.

Улыбаясь во весь рот, выходит вперед седобородый Кондратьич и спрашивает, обращаясь к наместнику:

– Разрешишь ли, господине, колядникам коляду пети?

– Чьи пришли-то?

– Свои все, господине, дворские.

– Зови, зови! – весело соглашается Константин Александрович, а Фекла Андреевна манит пальцем к себе дворецкого и вполголоса говорит:

– Подь ко мне, Кондратьич.

– Что прикажешь, госпожа? – быстро подскочив к боярыне, спрашивает дворецкий. – Не насчет ли милостыни, матушка?

– О том самом, – подтверждает Фекла Андреевна, – прикажи Фектисте-то прислать из поварни аржаных пирогов с кашей да с луком поболе, да некое число с говядиной. Знает она, как надобно.

– А меду да браги как прикажешь?

– Сколь и прошлый год. Да расчисли, дабы кажному парню по прянику медовому, а девкам – по два. Меду же и браги, кому по скольку, сам знаешь, а ежели…

Распахнулись двери в трапезную. С шумом и гамом ворвались разодетые парни и девушки, окруженные толпой старых и малых слуг и детишек. Но вот они расступились, и среди них оказался крохотный мальчик в белой, шитой шелками рубахе. Забавный в своем смущении, он неловко стоял на кривых слегка ножках и держал в шитом полотенце маленький золотистый снопик из сухих ржаных колосьев. Парни и девушки подталкивали его к кивоту, а мальчик нерешительно топтался на одном месте, боязливо взглядывая по сторонам исподлобья.

– Чей малец-то? – с улыбкой спросила Фекла Андреевна у Кондратьича.

– Терешкин, – ответил тот, – Васюткой звать…

Мальчик в это время с решимостью отчаяния вдруг засеменил торопливо к кивоту и, держа на протянутых руках снопик, взволнованно заговорил нараспев:

– Я ма-аинькой моло-отчик, при-нес Бо-огу сноопчик.

Тут Васютка немного замялся, но, оправившись, громко закончил:

– Ххлисту Бо-оженьке!

Положил платочек со снопочком на приступку перед кивотом и, обернувшись к боярам, поклонился. На миг он замер на месте, но потом, сразу оробев, бросился к сенцам. Кругом все захохотали, а Фекла Андреевна, перехватив Васютку у самых дверей, поцеловала и дала два больших пряника.

Тотчас же парни и девушки запели коляду, наполняя хоромы звонкими свежими голосами:

С шумом, рычаньем и козьим блеяньем из задних рядов протолкались парень на четвереньках в вывороченном наизнанку бараньем тулупе, изображая медведя, и коза – другой парень. Одетый козой был в однорядке, сшитой без рукавов, – она застегивалась сверху над головой. Из однорядки высоко торчала на длинной шее деревянная козья голова. Парень время от времени дергал веревку под однорядкой, и нижняя челюсть козы открывалась и захлопывалась, громко щелкая. Коза пустилась плясать вокруг медведя, выбивая дробно ногами, крича по-козьи и припевая:

Коза кидается на девушек, щелкает деревянной челюстью, те громко взвизгивают, а медведь отхватывает вприсядку, ревет и ворчит. Парни же и девушки, топоча в лад