участок слабоосвещенной земли прямо под стеной. Трепыхающееся на свежем ветру пламя факелов не давало должного обзора и скорее мешало видеть, создавая неудобный контраст между непроглядной тенью и красноватым полумраком. Джастин в очередной раз порадовался, что на его смотровой площадке не было огня. Что бы хоть чем то себя занять он вытащил меч. Относительно короткий, двадцатидюймовый клинок с широким долом в две трети длины. Рукоять, оплетенная кожаными ремешками, приятно легла в ладонь. Показав пару медленных ударов, изобразив блок и уклон, Джастин попробовал выполнить глубокий выпад, так ловко проделанный Деем. Получилось так неуклюже, что он в очередной раз порадовался отсутствию освещения. Разумеется понимая при этом, что его клинок не предназначен для таких приемов и тем не менее отдавая должное мастерству лейтенанта. Джастин трезво оценивал свои навыки и знал, что хорошим мечником считаться не может. Ему никогда не нравилось фехтование. Еще со времен академии изнурительные и зачастую болезненные тренировки с мечом выводили его из себя. А как то раз здоровенный, пухлый детина сломал ему ключицу, неловким, но мощным ударом сверху. Джастин хмыкнул, вспомнив наказ отца. В тот день он тоже его помнил и здорово рассадил жирдяю нос запрещенным тычком в лицо. И пусть потом он разревелся и чуть не лишился чувств, пусть помимо травмы получил еще и нагоняй от наставника, но молодые кости быстро срослись, затылок, горящий после оплеух, остыл еще раньше, а уважение товарищей с годами только укреплялось. Что интересно – своего отца Джастин помнил очень смутно. А вот его слова были словно выжжены на внутренней стороне черепа.
Кто хочет умереть или победить, тот редко терпит поражение. И пусть понимание этой формулы с годами серьезно менялось – в сложных ситуациях он не редко руководствовался именно ей. Особенно после осознания того, что если смерть неизбежно следует за поражением, то порой разумнее просто не ввязываться в игру. Джастин легко провел тыльной стороной ладони по прохладному металлу клинка. Шмыгнув носом почувствовал, что в носу неприятно защипало.
Да-а-а… Некоторых игр избежать не так просто. И сев за стол что бы поесть – вдруг оказываешься втянутым в серьезную партию. Хотя к чему это деланное удивление. Как я сам возразил бы любому разнывшемуся солдату – знал на что идешь. Хотя бы примерно. Как заметил когда-то Сэм – нас кормят в ожидании драки. Но драка и бойня – совершенно разные вещи. Трудно даже предположить, что происходит на самом деле и почему ни кто до сих пор не пришел. А ведь все спрашивают да спрашивают… Ждут, что прояснишь… Но я и сам ни черта не понимаю.
Джастин уже устал делать вид, что все в порядке, устал выдумывать очередные объяснения, почему силы Хертсема еще не здесь. Отвечая на навязчивые вопросы товарищей он выдвигал новые и новые теории, некоторым из которых и сам готов был поверить. Если бы не одно но. В глубине души он понимал, что просто успокаивает сослуживцев. Суля то скорый приход Гастмана во главе огромного войска, все это время собираемого по графству и за его пределами, то неожиданный манёвр небесных, с заходом в тыл противника через Суррай и Эссеф. Но объясняя другим нюансы топографии, рассматривая возможные пути движения войск – все больше убеждался в том, что совершенно не представляет, что же будет на самом деле.
За изгибом стены, со стороны первой северной башни, раздался странный звук, похожий на резко оборвавшийся крик чайки. Джастин замер, прислушался. Чаек на горном перевале не видели никогда.
– Трево-о-о… – истошный, быстро захлебнувшийся вопль развеял последние сомнения. Спустя мгновение со всех сторон затрубили рога. Хором похожих, но таких разных голосов разорвав недавнюю тишину ночи. Призывы к атаке и к обороне вознеслись к беззвездному небу. Плотный массив темноты за стенами будто забурлил, пришел в движение, в узкую полосу света хлынул поток людей.
Взметнулись крюки, цепляясь за зубцы парапета стены, сухо застучали приставляемые лестницы. Ночной прохлады как небывало, Джастин обливался потом, сплевывал вязкую, тягучую слюну, но в очередной раз заряжал баллисту на треть быстрее положенного времени. Он радостно вскрикнул, когда первые зажигательные снаряды защитников перемахнули через стену, словно разгоняя ночь и рассеивая неприятеля. Теперь было гораздо удобнее стрелять. Новый дротик лег в ложе, отшлифованные рукояти ворота замелькали в ловких руках, наметанный глаз скользнул от металлического язычка над широким наконечником, до намеченной цели, ладонь прижала деревянный спуск. С шипением рассекая воздух, дротик устремился вперед. В свете огненного зарева алой лентой мелькнуло светлое древко.
На стене кипел бой. Теперь происходящее было видно куда лучше. Наконец подкатив метательные машины на расстояние выстрела – лайонелиты тоже пустили в ход зажигательные снаряды. Вдалеке темнели силуэты приближающихся осадных башен. Джастин на мгновение замер с новым дротиком в руках. Поняв, что не показалось – с удвоенным пылом принялся крутить ворот. Со стороны скальных ниш с камнеметами раздавалась грязная брань лейтенанта Дея. Катапульты заработали будто слаженный оркестр под руководством талантливого дирижёра. Осадные машины врага скрылись в пыльных облаках разрывов.
Первые лучи восходящего солнца робко коснулись сомкнутых век небритого солдата. Он лежал привалившись спиной к холодной стене сторожевой башни. В двух шагах лежал еще один. Обезглавленный, в серой броне лайонелитов. В загустевшей луже крови, берущей начало у косого обрубка шеи, сидел другой боец. Белые и синие полосы его сюрко практически скрывались за темно-бордовыми потеками. Ночной бой продолжался около трех часов, новые волны лайонелитов накатывались снова и снова, но их успешно отражали. Новых лестниц приставить к стене не удавалось, а старые были быстро отброшены и успевшие влезть на стену враги – безжалостно перебиты. Их изрубленные тела сейчас лежали вперемешку с защитниками Дурн-фара. Причем гарнизон крепости понес не такие значительные потери, как могло показаться. Но даже живые сейчас мало отличались от мертвых. Многие бойцы оставались там же, где ожесточенно сражались меньше часа назад. Сейчас они спали, полностью вымотанные, совершенно лишенные сил. Отличаясь от павших лишь легко вздымающейся грудью или не такими гротескными позами, да и то не всегда.
