Тишка весело гикнул и запрыгнул на стул, на котором совсем недавно восседал Всеслав.

- Лисица-лисица, зачем солнце светит?

Я на миг растерялась.

- Почем же мне знать? Светит, знать, нужно.

Шут покатился со смеху.

- Варвара, гляди-ка, она этой присказки не знает.

- Так она и не шут, - ответила седая чародейка. - Будет тебе куражиться. Учил бы лучше девку.

- А что ж как учить, так я? - возмутился шут, важно складывая руки на груди. - Как работать, так Тишка то, Тишка это?

- Ой ли? Работничек! Станется с тебя, как же? - протянула Варвара. - Занимайся уж делом, а я по своим пойду.

- Куда ты? - быстро обернулась я. Остаться наедине со странным безумным шутом было боязно.

- Всеславу помогать. К нему люди часто приходят, он без меня никак. Слушайся Тишку, он хоть и шут да грамотен.

Сказала и ушла.

Остались мы с Тишкой. Шут сидел напротив, раскачиваясь взад-вперед, по-дурацки улыбаясь.

- Ну так что, лисица? Знаешь, зачем солнце светит?

- Меня Вёльмой зовут.

Он кивнул.

- Знаешь, Вёльма, зачем солнце светит?

- А ты мне расскажи.

Шут важно надулся, а потом выдал:

- Да чтоб мужику не повадно красть было, - и расхохотался.

Я, совершенно пораженная, так и застыла с открытым ртом.

Тишка вдруг перестал хохотать и сделал строгое лицо. Положил руки на стол - точь-в-точь как Всеслав и спокойно проговорил.

- Ну, что ж, Вёльма, будет веселиться. Раз читать не умеешь - научу.

- С чего ж ты решил, что не умею?

- Так понятно же! Девка ты темная, неграмотная, из глухих окраин пришла. Разве тамошние учатся?

- А тебя ж кто научил? Сам-то откуда?

Тишка возвел глаза к потолку.

- Я из края поднебесного, где цветут алые цветы, бегут молочные реки и веют сладко-пряные ветра. Птаха чудная пером золотым покрытая принесла меня на крыльях своих князю служить.

- Шут, - хмыкнула я.

- И не спорю! - хохотнул Тишка.

Он полез куда-то под стол, открыл ящик и достал перья и бумагу:

- Буквы-то хоть раз видала за жизнь свою?

- Видала, - обиделась я. - Не совсем темная ж.

- А руны знаешь?

- Не знаю.

Шут схватился за голову и стал качаться из стороны в сторону:

- Ой, горе мне, окаянному! За что ж такое лишечко послали боги? Неграмотное, на лисицу похожее, да еще и норовистое.

Потом вдруг выпрямился и взялся за перо:

- Сейчас знаки писать буду - их буквами называют, потом тебе показывать. Бери стул, ко мне садись. Повторять после будешь.

Я нехотя встала и перешла к шуту. Тот шумно подвинулся и, гордо взглянув на меня, принялся выводить на плотном желтоватом листе неведомые мне символы.

Уж не знаю, сколько времени минуло да только голова у меня стала будто чумная. Знаки и черточки перед глазами сливались, мысли путались.

Тишка знай себе потешался и присказки свои вспоминал. А я-то разве ж виновата? Не знала век грамоты и лучше б не узнала вовсе! Вон она сложная-то какая. И что это людям не сиделось спокойно, зачем они читать и писать придумали? Будто бы сами ничего запомнить не могли.

Это ж надо ведь целых три с лишком десятка букв выдумать, да еще звуки к ним всякие подобрать. А как мудрено они пишутся! Глядишь - крючок простой. Кажись возьми да и напиши его. Ан нет.

Перо так и норовит в руках извернуться. Выпасть да чернилами лист испоганить. А чернила - та еще пакость. Темные, тягучие. Если уж выпачкаешься, то не ототрешь ни за что. Сдается мне, вся я в них искупалась, да еще и сверху облилась.