Лафейсон знал, о ком шла речь, он смерил мужика самодовольным взглядом и криво улыбнулся. Тор с восхищением поймал и запечатлел в памяти эту великолепную улыбку, лицо брата вдруг просветлело, казалось, вернулась уверенность, его сила и коварство — неотъемлемая часть колдовской сущности.

— Это кузнец, — произнёс Лафейсон, словно приговаривая оного к казни. — Пусть живёт пока.

— Ты уверен? — насупился Одинсон. — Может, стоит убрать его с дороги, чтобы не наводил больше на наш дом орденовцев.

Локи расплылся в довольной улыбке. Пожалуй, сегодня был тот самый день, когда они впервые обрели родственное единство, два брата, разлучённые судьбой, снова встретились. Не было больше никаких договорённостей и долговых обязательств, только возрождённые семейные узы.

— Эй, ты чему улыбаешься?

— Забудь о нём, придёт и его время, — отмахнулся колдун. — Давай купим необходимое поскорее и пойдём домой. Сам видел, Эрос весь извёлся без сметаны.

Пришлось согласиться и довериться Локи в этом вопросе. Кузнец, в свою очередь, оказавшись замеченным, постарался как можно быстрее ретироваться. Братья между тем без спешки закупили одежду, продукты и направились домой. Напряжение немного отпустило. Обратная дорога показалась недолгой, говорили, в общем-то, о насущном. Тора беспокоило, что подлый кузнец, вполне возможно, поставлял информацию не только Вольштаггу, а это значило, что осведомитель за определённую плату мог сообщить кому-то другому о зеленоглазом колдуне. Лафейсон лишь отмахнулся и рассказал, что сбежавший адепт с головой своего соратника в руках определённо не достиг своей первостепенной цели. Чернокнижник призывал брата не беспокоиться насчёт незваных гостей, оправдывая своё собственное спокойствие аппетитом Фенрира. Одинсон на это лишь возмущённо вздыхал.

Добравшись до дома, братья занялись каждый своим делом: Локи принялся готовить, Тор — кормить кота и разбирать поклажу. Фенрира звать не стали, справились сами. Одинсон рассказывал, как Эрос гонял ночью Фенрира, беззлобно разглагольствовал о том, что неугомонный котяра даже его успел достать до печёнок. Кот возмущённо фыркнул и снова принялся уплетать сметану.

— Ну и зачем ты так с ним? — всё не унимался Одинсон, обращаясь к коту.

— Он тянется к первоисточнику, — подал голос Локи. Тор вскинул на него удивлённые глаза, заметив, каким серьёзным вдруг стал чернокнижник.

— Я не совсем тебя понимаю, — удивился охотник. — Что ты имеешь в виду?

— У Эроса и Фенрира особая связь друг с другом и со мной, — приоткрыл завесу тайны Лафейсон. — Они оба недостающие части моей расколотой души. Как части твоей — Тангрис и Ниостр.

Кот делал вид, что продолжал увлечённо есть, но на самом деле он внимательно слушал. Эрос отлично знал, чьей силой был порождён, ему были открыты все тайны мироздания, обладателем которых являлся Локи. И, конечно же, Эрос тянулся к Фенриру в свойственной ему манере и к Лафейсону в частности — то была непреодолимая тяга.

— Ты говорил, — кивнул Одинсон. — Но я не совсем понимаю, как это возможно.

— Силы любой души несоизмеримо велики, а в момент смерти душа покидает тело и становится чистой энергией, и положительной, и отрицательной одновременно, — Локи сделал паузу, давая Тору время осознать сказанное. — Смерть не является концом жизни, за чертой открывается другая реальность, и после реинкарнации отдохнувшая душа в иной форме возвращается в подлунный мир. Но когда это происходит насильно и под властью обряда, который придумал Лафей, круговорот нарушается, душа, скорее всего, раскалывается на части и возвращается не целиком.

Едва ли Локи решился бы рассказать кому-то о своей неполноценности, опасаясь вручать подобное знание в чужие руки. Но открыть фундаментальные магические знания брату — это совсем другое дело. Быть может, пусть и не буквально, охотник соединит расколотые части его души. Одинсон слушал его очень внимательно и серьёзно, он отлично понимал: всё сказанное братом не для чужих ушей, только для него. Значит, Локи доверял ему, а это дорогого стоило.

— Локи, почему так случилось, они ведь кардинально разные, Эрос и Фенрир? — Тор понимал, что, возможно, требовал слишком много, развивая тему разговора, но ему хотелось знать о брате как можно больше, через понимание Локи он и себя станет понимать гораздо лучше.

— В тот момент я был в ярости, — припоминая свой посмертный опыт, отозвался Локи, он окончательно отвлёкся от чистки овощей. — Чтобы ты понимал, моя ярость не знает предела. Я говорил тебе меня не романтизировать и не кривил душой: я, не моргнув глазом, отправлю в пасть Фенриру столько глупцов, сколько явится к моим дверям. В этом вопросе я ненасытен.

— Я тебя понимаю, я теперь многое понимаю, — спокойно ответил на это Одинсон. — И не собираюсь порицать. Ради твоего спокойствия я готов убивать голыми руками. Кто-кто, а я уж точно не святой.

— Нет, не святой, это верно, — признал Локи и добавил с уверенностью: — Ты родной.

Одинсон растянул губы в довольной улыбке. Ему приятно было услышать, что чернокнижнику он дорог.

— Послушай, Локи, — уверенно начал Тор уже без улыбки, он чувствовал: сейчас был удачный момент для разговора по душам. — Я знаю, что вчера между нами всё было не так, как мы оба хотели бы. Помолчи, дослушай, — заметив готовность Локи возразить, остановил его Одинсон.— Я напирал, а ты сдался, и ничего хорошего из этого не вышло. Мы были на взводе после моего, признаюсь, глупого самоубийства. Только пойми меня правильно, как ещё