понимали.

Тор подчинился без возражений, лёг на влажный пол, колдун опустился следом за ним, перекинул ногу через бёдра и оказался сверху. Тор с опозданием понял, что Локи вовсе не был таким мучеником, каким его видел охотник, он ловко скрывал свою внутреннюю суть, стараясь не показаться бестактным, действительно боялся демонстрировать себя во всей красе. Зеленоглазый чёрт был наглым и любвеобильным, жадным и дьявольски сильным. Всё это стало ясно, как только колдун стянул свою змеиную личину, обнажая суть. Локи макнул ладонь в бутыль с маслом, убрал излишки у горлышка и масляной рукой накрыл горячее торово естество. Одинсон задышал чаще, не позволяя Локи отвести взгляд.

Колдун тонко улыбнулся, когда Тор судорожно выдохнул, ощущая, как тонкие пальцы обхватили его крепко стоящий член и стали скользить по всей длине.

Чернокнижник знал, какой необходим нажим, чтобы Тор не кончил от его настойчивых ласковых рук уже через минуту, искуситель знал, какой должен быть ритм — медленно, но не слишком, просто чтобы свести с ума, а самое главное, дьявол знал, что получил торову душу в своё пользование.

Одинсон не мог вымолвить ни слова, хотя в голове вереницей проносились проклятия и признания в любви, а всё, что ему оставалось, это только стонать, впиваясь ногтями в пол, и закатывать глаза от болезненного возбуждения и трения, под гнётом власти древнего бога. Локи умело отвлекал внимание охотника от своего занятия, он торопливо растягивал себя сам, закусывая губу и проталкивая смазанные маслом пальцы в узкое нутро. Было неудобно, но терпимо, к тому же наблюдать, как Одинсон жадно хватал воздух открытым ртом и позволял себе стонать, — высшая награда. Это завтра или уже сегодня немного погодя Локи будет корить себя за легкомыслие, но сейчас он жаждал насладиться теплом.

Тор резко открыл глаза, когда Локи перестал его ласкать, колдун почерпнул ещё масла, щедро смазывая торов член по всей длине, он и сам был порядком возбуждён, но игнорировал свои нужды, приставил головку ко входу и, поймав взволнованный и непонимающий взгляд охотника, стал медленно насаживаться на него. Боль прошила, как удар молнии, Локи зашипел, его грудная клетка вздымалась от частого дыхания, вызывая бурную реакцию Тора, тот схватил его за бёдра, вцепился так, что колдун бросил на него нетерпеливый взгляд.

— Тебе же больно, чёрт возьми! — прошипел Одинсон, он вовсе этого не хотел.

— Заткнись! — огрызнулся Локи, и губы его украсила злая улыбка. — Тебе будет приятно, поверь.

Локи насадился сильнее до вспышек перед глазами, предательских слёз, прочертивших побледневшие скулы, и разрывающей боли внутри. Охотнику было грех жаловаться, он должен был сходить с ума от экстаза: чем больнее одному, тем лучше другому.

«Промедление сводит с ума», — однажды прошептал отец в пылу страсти, поторопившись. Сейчас Лафейсон вспомнил об этом, так отчётливо услышав горячий шёпот ненавистного адепта.

Локи не дал себе привыкнуть, вся его жизнь — боль, что ему очередная порция. В какой-то момент он потерялся в своём прошлом, и настоящее стало таким смутным из-за потока горьких слёз и бешеной скачки за неясным наслаждением. Локи чувствовал, как сильные пальцы сжимали его бёдра то ли в попытке остановить, то ли поощряя скорый темп. Боль жгла раскалённым железом, и наслаждение снова казалось навязанным. Тор зарычал и задрожал под ним — всё кончилось быстро. Локи догнал его, спуская охотнику на грудь, обессилено оседая сверху, Лафейсон окончательно потерял контроль над собой, своим телом и эмоциями. Ему ничего не оставалось, только спрятать лицо, прижавшись лбом к сильной шее.

Тор восстанавливал дыхание и чувствовал себя самым последним ублюдком. Ему только и оставалось корить себя за то, что поторопился, из чего у Локи сложилось то самое впечатление, словно Тор хотел именно этого — насладиться чужой болью и подчинением. Впрочем, он сам был виноват, нельзя рваться в бой с таким напором, за что боролся, на то и напоролся.

Одинсон осторожно обнял Локи за талию, а другой рукой стал гладить по голове, стараясь вести себя деликатно, насколько это позволяла ситуация. Лафейсон придавил его к полу, сжимая внутри, не отпуская, хотя бы это ещё внушало иллюзорную надежду на лучшее.

— Ну, зачем ты так? — прошептал Тор, поглаживая влажные чёрные пряди, и сам же ответил на свой вопрос: — Я не хотел причинять тебе боль, понимаешь? Я думал, тебе будет хорошо со мной, прости, что всё не так.

Брат завозился, и Тору пришлось его отпустить. Локи соскользнул с его члена и немного отполз в сторону. Одинсону стало окончательно не по себе, когда он заметил сукровицу на своём опавшем достоинстве, ему просто хотелось крушить всё вокруг, лишь бы унять злость, но из-за брата он держался как мог. Сейчас он даже не знал, как поступить, стоило ли что-то предпринять, или нужно было молча уйти, оставить Локи в покое.

— Тебе помочь? — Одинсон замялся, теперь ему казалось, что он всё делал не так и говорил не о том.

Локи отрицательно покачал головой. И всё же Тор не мог остаться безучастным, поднявшись с пола, он помог брату встать на ноги и молча полил на его плечи водой из ковша, тот молча принял помощь, больше не заговаривал. Охотник вылил на себя пару ковшей и вышел в предбанник. Тор обтёрся полотенцем и успел одеться, а Лафейсон всё ещё не выходил, и это начинало беспокоить, срываться и снова лезть к нему охотник опасался.

Наконец дверь чуть скрипнула и медленно открылась. Колдун не выглядел смущённым. А Тор только выдохнул, успокаиваясь, взял чистое полотенце и стал обтирать влажную кожу, отчего зелёные глаза в удивлении распахнулись ещё шире.

— Тор, ты…

— Хоть эту малость позволь мне сделать, — без напора попросил Одинсон, и Локи одобрительно кивнул.

Тор обтирал его аккуратно, заботливо, словно ребёнка, в этом было нечто успокаивающее. Затем Локи тоже натянул на себя одежду, и они