– Дьявол боится ремесленнической работы, особенно на кости и дереве. Это напоминает ему, что человек умеет творить, облекать мысли в форму, так же как и место силы, что породило его. Человек сам – место силы. А батюшка ваш плохо сделал, что мои амулеты сорвал, глядишь, и не случилось бы всего этого.

Старик снова затянулся и тяжело выдохнул. Поднялся.

– Мне уже скоро век от роду будет, а ученика всё нет.

Он выудил из-под складок одежды бечевку и стал связывать Аленке руки. С каждым движением ее голова моталась из стороны в сторону.

– Ты сам потом поймешь, что так надо было, – сказал старик через плечо.

Тим замычал – говорить не получалось – рот словно заполнился ватой. Хотел вскочить, заступиться за сестру, но тело было не его, чужое было тело.

– Питье защитит тебя от боли, – сказал старик Аленке.

Закончив, он прошаркал к выходу, отдернул полог. Массивным меховым сапогом стал сгребать незаконченные амулеты с пола и выталкивать их за борт. Головы, тела, культи конечностей с бултыханием падали в воду. Когда внутри не осталось ни одного амулета, старик достал весло и погреб. Берег оказался совсем рядом, он проступил сквозь туман призрачной таинственной землей. От резкого толчка Тим подался вперед. Крепкие пальцы сжали его плечо.

– Поднимайся.

Как можно подняться, если тело не слушается, если оно наполнено этим туманом? Тим ошибался. Тихий голос старика заставил его встать. Руки были не его – чужие, ноги чужие, тело чужое! Даже мысли в голове чужие!

Он перевел взгляд на Аленку: та сидела у стены, веки полуопущены, голова безвольно перекатывается влево-вправо. Из уголка рта свесилась нитка слюны.

Старик выхватил пальцами из кострища уголек и положил его в трубку. Подтолкнул Тима наружу.

Голова гудела. Глубокий низкий звук нарастал, становился тоньше-тоньше, пока не превращался в писк комара, а потом обрывался.

Хоть на берегу было промозгло, а на Тиме только легкая одежда, он не ощущал холода – вместе со звуком изнутри поднималось тепло. Оно успокаивало. Такое же тепло было в прикосновениях рук его матери. Внутри него пряталось, а теперь всплыло еще одно воспоминание, совсем раннее: он лежит в кроватке, темно, только из окна пробивается отблеск луны, на его фоне силуэт мамы. Она поет:

– Уж ты, котенька-коток, котик – серенький лобок…

Веки маленького Тима опускаются, и он плывет по туманной реке.

В руке старика появилась деревянная свистулька, такие можно увидеть на сувенирных прилавках: дурацкие птички, которые издают переливчатый звук, если налить внутрь воды. Он поднес ее ко рту и подул. «Фьють-фьють», – спела птичка.

– Приди, котик, ночевать, мою деточку качать…

Свист птички плывет над волнами прозрачной реки. Тим – на руках отца. Отец молод, гладко выбрит, он улыбается, а в глазах нет той бесконечной тоски, которая сопровождала его последние годы.

Сначала было тихо. Потом что-то зашуршало в тумане, заскребло по гальке огромными когтями. К озеру вышел белоглазый дьявол. Тролль из-под моста. Его лапы и морда были измазаны алым. Тролль приподнялся, понюхал воздух, заметил мальчика и старика, стоящих на берегу. Стремительный прыжок! Дьявол оказался рядом. Внутри Тима шевельнулся страх, заставив дернуться, но старик железной хваткой держал его ладонь. Он отбросил свистульку и снял с шеи амулет. Голос матери продолжал уносить мальчика на волнах воспоминаний.

– Уж как я тебе, коту, за работу заплачу…

Тимка взлетает вверх, смеется, отец смеется вместе с ним, Тим падает в руки отца, но это уже руки Аленки. Она учит его ходить: отступает, присаживается на корточки, зовет его, а Тим ковыляет к ней, спотыкается, снова поднимается и снова идет к смеющейся сестре.

– Дам кувшин молока да кусочек пирога…

Воспоминания были мягкими, уютными. Теперь все будет хорошо. Теперь не нужно бояться и убегать.

Белоглазый приготовился ко второму прыжку, но сделать его так и не смог – старик выставил амулет перед собой. Монстр оскалился, пополз назад, как нашкодивший пес. Его задние лапы коснулись воды, он оглянулся. Бельма нащупали дом-плот и то, что было внутри. Все еще огрызаясь, он боком подполз ко входу, а секундой позже скрылся из виду.

Старик действовал быстро: оказался рядом с пологом, взялся за края массивной двери и с грохотом захлопнул ее, сверху нацепил еще один амулет, снятый с одежды, подул в трубку и высыпал ее содержимое на солому. Огонь схватился быстро.

В ушах Тима все звучала тихая колыбельная, без слов, только один мотив. Она успокаивала, придавала сил. Теперь все будет по-другому. Не хорошо и не плохо, просто по-другому.

Тим не чувствовал какой-то опасности, может быть, этот странный дедушка даже нравился ему. Они смотрели на дом-плот, объятый дымом. Внутри билось и в ужасе верещало существо.

Старик встал рядом. Рука все еще сжимала почерневший от времени амулет – выточенную из кости голову ворона. Его глаза затуманились, словно он