Они догоняли. Снова и снова чавкая серо-черно-белой чавкающей жижей, в который раз за несколько дней. Шли, уверенно и знакомо, помогая друг другу. Его люди, его группа, так неожиданно снова появившаяся в жизни. Как же ему не хотелось повторения прошлого… Кто бы знал.

Привыкни к людям, пропитайся ими полностью, насквозь, до печенок с селезенкой… Азамат знал, как плохо бывает потом. Ведь вокруг Беда, и ее хитрожопой мерзости-светлости нет ничего слаще, чем играться с людишками, на миг поверившими в пропавшее добро и человеческое тепло. Попробуй снова полюбить кого-то просто так, без левой мысли, просто потому, что этот кто-то у тебя есть. Да, братишка, ты знаешь, чем все кончится.

Остывающим другом. Засохшей кровью. Разорванным снова сердцем.

Друзья даются Всевышним не просто так. А дружба без капли любви невозможна. Вы не рождены одной матерью? Так что ж ты леденеешь внутри, там, где пылают невыплаканные по неродному человеку слезы? То-то и оно, да…

Уколова почти догнала, меряя длиннющими ногами шаги под два метра. Не осторожничала, шла широко, уверенная в себе. Хорошо, до ее дома недалеко.

Азамат вдруг понял давно ясное. Он просто не даст им погибнуть. Потому и идет впереди, чтобы принять все самому. А старлей… Женя, она сможет вывести Дашу, куда нужно. А этот сивый наглый сукин кот поможет. Почему-то Азамат и это понял яснее ясного.

Как-то так.

Саблезуб, начав проваливаться в снег, мявкнул. Поднял башку, косясь глазом, светящимся даже в белой тьме. Так…

Шерсть топорщилась. Мокрая шерсть торчала на холке боевой гривой. Легкого пути им никто не обещал, верно… но надоело же, честное слово.

Женя, вырвавшись из визжащего круговорота, прижалась к капюшону, закричала:

– Что?

Пришлось орать в ответ:

– Следи вокруг! Не знаю!

Старлей кивнула. Эти самые кивки уже осточертели. Азамат, сплюнув, двинулся дальше. Кивки, понимание, осторожность, достало!

Две недели сплошного боя, каждый день, каждый час. Ни одного целого места, пят`ак! Рука подживает после гонки за клычевскими. На ноге – синяк на пол-ляжки после стрельбы в Отрадном и бегства. Спина порой ноет, простреливая от шеи и вниз – подарок детишек Дагона, рубившихся на реке, когда умер Зуич.

Смерть на смерти, погоняя друг дружку, жертва за жертвой. И все ради чего? Вон из-за той тощей малолетки с черными глазами? Из-за клятой длинной лахудры с карабином? Из-за сивого упыря с его костылем? Ради какого-то ни разу не виденного ребенка давно сдохшего однополчанина?

На кой ему оно надо?!

Не проще ли перерезать веревку и свалить? Осторожно, дружище, вон как зыркает своими углями девка… Черными?

Азамат замер, выдохнул, схватившись за голову.

Боль навалилась неожиданно, сжала раскаленными обручами, с носа на затылок, с затылка на подбородок, стреляя в ушах поленьями, трескающимися в жаре печи и густо политыми солярой. Да что такое…

– Азамат! – Женя терла лицо снегом, не обращая внимания на вопли кота. – Азамат!

Он смог встать на корточки. Даша, выбравшись вперед, застыла столбом, уставившись в живую стену, сияющую алмазами крошки.

– Вставай!

Он встал. Посмотрел на удивленно мотавшего головой Костыля, выблевавшего, казалось, даже кишки.

– Что это… было?

Уколова сморщилась, бледная, с пальцами, прижатыми к виску. Зрение налилось красным, но даже через ее мглу Азамат разглядел бешено стучавшую вену под кожей.

– Мутант. Почти как Даша, так она сказала…

Сволочная жизнь…

– Я чуть было…

– Ага. Мы тоже.

Азамат встал. Голова не просто гудела. Шиш. Голова казалась пустым казаном, куда лупят половниками сразу с десяток поваров. Мутант…

Саблезуб, вырвавшись из снега, зашипел, встал, мотая головой, звал за собой. Это ты правильно придумал, дружок. За такие пакости у нас убивают.

– Он снова пытается! – Даша обернулась.

Кровь текла у нее из носа, капала на снег и тягуче висела на подбородке. Радужка, черная и заполнившая глаза полностью, странно переламывалась, отражая бешенство воющей белой пустоты вокруг.

– Не отходим… – Азамат скрипнул зубами. – Где сволочь?

– Впереди… – девчонка вздрогнула, начав подламываться в коленях.