Ладонь мнёт тёмно-зелёную колбаску пластилина. Как в детстве, упорно, зная чертов характер, мни-мни – а он уже мягче и мягче. Что угодно могу слепить из него, всё, что захочется. Я – крошечный демиург, сидящий взаперти в своих квадратных метрах. Я могу всё. Если захочу.

Дракон расправит крылья и сделает несколько кругов над столом. Маленький пузатый старичок с окладистой бородкой сядет на пенёк, съест пирожок, закурит трубочку. Гладкая кошка выгнет спинку, потянется и свернётся клубком на пластилиновой табуретке. Живые…

Дракона с утра запру в шкафу, чтоб не вырвался в форточку, не пугал полётами пенсионерок во дворе. Завтра вечером слеплю ему рыцаря на коняшке. Пусть гоняются друг за другом. Так им хотя бы не будет скучно. Будет понимающая душа.

Старичка отнести бы в интернат на той стороне улицы, отдать детям. Воспитателям не отдам, будут смеяться. А он оживёт только от детского интереса в глазах. Ночью. Когда тёплые детские пальцы погладят его, прося пройтись перед ними.

Кошку… а её отдам Лене, с её чёрной помадой, шипованным ошейником и длинным кожаном плащом. Заблудившаяся во времени Эльвира, повелительница тьмы, плачущая ночью, сидя на ледяном подоконнике и куря чёрт знает какую по счёту сигарету. Может, с кошкой ей станет хотя бы немного теплее и не так одиноко. От непонимания.

Взять правильную, чёрную тушь. Сухую. Набрать немного воды, чтобы разводить, и кисточку. Тонкую единичку, стройную двойку или, в край, тройку. Соболь или колонок, мягкую, с аккуратным кончиком.

Я – никудышный креатор, ленивый и не выросший. Создаю выдуманные миры и людей. При желании каждый из тех, кто сейчас появится на бумаге, сможет рассказать историю.

Ветер чуть колышет пушистые головки тростника, мимо идёт мужчина в соломенной круглой шляпе. Высятся тонкие серые башни, плещут ленивые волны, разбиваясь о камни. Сидит на крыльце ещё нестарая женщина в шали, держит в руках спицы.

Дзюбэй будет всё так же идти вперёд, неся на плече меч в красных ножнах. Как ни назови его: Геркулес, Роланд, Сид, Илья-Муромец, Ланселот. Всегда и везде. Один против сотен. Единственный и неповторимый, непонятый и ненужный, когда всё спокойно. Так и идёт вперёд, меняя фон уже сам по себе. Изредка блестит полоска меча, доказывая правоту в её высшей инстанции.

В гавань входит крутобокий, с уже спускаемыми парусами, корабль. Высятся башни Серых Гаваней. Кэрдан, неугомонный и живой, в отличие от своих заносчивых родственников типа Элронда, возвращается домой. Всегда и везде. Бросающие вызов и идущие вперёд, несмотря ни на что, Язон, Брендан, Ларс, Колон, Митька Овцын. Их корабли всегда уходят за горизонт, полоща парусами. И всегда их ждут домой те, кто не может без них.

А женщина всегда мельтешит спицами, и серый котёнок гоняет клубок пряжи мягкими лапками. Всегда, из века в век.

Дзюбэя оставлю у себя. Пусть висит на стене. Когда станет совсем плохо и одиноко, поговорим. Молча, без слов.

Море… в школу, что во дворе. Может, выкинут, а может, и нет. Да кто знает? Вдруг хотя бы несколько из тех, кому сейчас так настойчиво забивают головы правильными институтами, пятью репетиторами, стажировкой за океаном, карьерой в будущем… все же задумаются. А только ли?

Женщину со спицами нужно отвезти домой. Пусть будет там. Она ведь есть почти у всех, такая добрая, родная, близкая. А у меня уже «была». Так пусть хотя бы так окажется рядом.

Взять простой карандаш. Заточить его как следует, до почти булавочной остроты его кончика. Шлифануть на «нулёвке» и достать лист из открытой пачки.

Я – отвратительный Создатель, запертый в клетке собственного мироощущения. Что скажут живущие на листах бумаги, покрытых штрихами, неуловимыми их чёрточками и чёткими линиями?

Мужчина в капюшоне, лицо замотано клеткой шерстяного шарфа, длинный меч с причудливым переплетением гарды, граящий ворон на плече. Клоун-арлекин-джокер сидит на плахе с топором. Девушка смотрит из причудливого орнамента виноградных плетей и листьев, тихая и спокойная.

Дилон, мрачный и тёмный. Вечный противник того, что называют Светом и Добром, не задумываясь – а правда ли это?

Шалтай-Болтай, что устал сидеть на стене и пошёл помогать Алисе, наводя порядок огнем и мечом… топором, гильотиной, бензопилой, косами, кольями и виселицей. Почему добро всегда более жестоко?

Елена, мудрая и нежная, оболганная и преданная. Гвиневера, Изольда, Анна, да и сколько их? Хотевших просто любить?

Этих не смогу отдать. Наверное, не смогу. Так и будут лежать в старой папке-скоросшивателе, глубоко-глубоко в столе. Станет грустно – достану, проведу пальцами по чётким линиям, аккуратно, стараясь не смазать штриховку.

«Бабушка, бабушка, забери меня домой…» – колонки надрываются англоязычным хрипом. Чай кончился, и за окном светает. Пора просыпаться…