все думала, думала…

Мари и Ригель проснулись на рассвете. Вначале ее удивляло, до чего же легко вставать с первыми лучами солнца и ложиться с последними. Солнце взошло – пора просыпаться. Солнце село – время ложиться. На самом деле так оказалось куда проще – жить в едином ритме с солнцем.

О луне она будто забыла. Почти забыла.

Мари кормила Ригеля и жевала сушеные яблоки, а сама трудилась над живоловками, с которыми возилась вот уже несколько дней. Приладив последнюю деталь, она с улыбкой подняла готовую ловушку.

– Ригель, наконец-то получилось!

Щенок оторвал голову от плошки с кроличьим рагу, и, разделяя с ней радость, принялся крутиться, изворачиваться так, будто превратился в один виляющий хвост.

– Ну, доедай свой завтрак. Поставим ловушку – и пойдем грибы собирать!

Ригель понял. Увидев, как он отозвался на ее улыбку и бодрый голос, Мари вздохнула и прислушалась к себе.

Впервые после маминой смерти я улыбаюсь.

Мысль эта потрясла Мари до глубины души. Но непонятно, что поразило ее больше – то ли тот факт, что она могла улыбаться, то ли реакция Ригеля: именно из-за нее она осознала всю глубину своей печали – их печали.

– Ты этого не заслужил, – обратилась Мари к щенку, и тот вновь отвлекся от еды и посмотрел на девущку, нетерпеливо помахивая хвостом. – Ты достоин счастливой семьи. Да ты и жил в счастливой семье. – Ригель тявкнул, и Мари через силу сложила губы в улыбку. Попробую ради Ригеля. Ради Ригеля буду улыбаться.

Щенок, доедая свой завтрак, наблюдал за Мари, пока та наносила на лицо глину, чтобы огрубить черты, и радостно стучал по полу хвостом в ответ на ее улыбку.

Мари не хотелось наносить маску, но привычка и страх все-таки заставили ее сесть за стол и поработать над маскировкой. Волосы красить она не стала.

– Не буду больше. Ну и пусть они не такие, как у всех. Мне все равно, – сказала она Ригелю, и тот запыхтел, будто в знак согласия.

Приведя себя в порядок, Мари взяла заплечную сумку, которую собирала теперь каждый вечер перед сном. Там лежали нож, праща с запасом гладких камней, бурдюк со свежей смесью лавандового масла и соленой воды на случай, если сумерки застигнут их в лесу и придется отбиваться от волкопауков. Мари уложила в сумку остатки кролика для Ригеля, а для себя – рулет из капустного листа, с начинкой из толченых подсолнечных семечек, зеленого лука, капусты и остатков грибов из Лединых запасов.

– Ну вот, – сказала она Ригелю, когда они вышли за дверь, – пойдем в сторону, противоположную той, откуда вчера слышали крики. Хорошо, что весенние грибы растут и в другой стороне, и идти недалеко. Живоловку поставим там же, в ясеневой роще. Когда мы там были с мамой, то сошлись на том, что место для ловушки отличное. – Мари помолчала, выждав, пока минует боль, что пронзала сердце всякий раз, стоило вспомнить о повседневных мелочах, которыми они занимались с Ледой. Мари приободрилась и попыталась вновь улыбнуться Ригелю, но безуспешно. – Все равно надо быть настороже. И много тренироваться. – Мари сосредоточилась, представила, как Ригель затаился под дверью.

Не успела она вслух произнести команду, как Ригель тенью метнулся обратно в нору и замер у входа.

– Молодчина! Я так тобой горжусь! – Мари присела с ним рядом и начала целовать, ласкать щенка, а Ригель лизал ее щеки, хвостом выбивая дробь по деревянной двери.

«Девочка моя, не прячь от него свою радость», – почти услышала Мари мамин голос, когда, взяв посох, повела Ригеля сквозь ежевичник. Мари тут же одернула себя. Надо сосредоточиться на том, что здесь и сейчас. Грезить наяву опасно. Мечты придется отложить на потом, когда они с Ригелем будут дома, в постели, а все опасности останутся за запертой дверью.

Как обычно, они остановились у самой границы ежевичника. Мари внимательно огляделась, прислушалась, но еще внимательнее следила она за Ригелем. Щенок всегда раньше нее чуял опасность. Убедившись, что он совершенно спокоен, Мари вышла из зарослей, протянула руки и крикнула: «Прыгай!». Ригель вмиг очутился в ее объятиях, Мари взяла его половчее, так что он повис на ее левой руке, а правая оставалась свободной.

– Какой ты стал тяжелый! – сказала она Ригелю, и тот лизнул ее в ухо. – Нельзя, а то уроню тебя, и ты треснешь, как арбуз! – Щенок уткнулся мокрым носом ей в шею, и Мари едва не захихикала, но вместо смеха у нее вырвался стон – она как раз нагнулась за ловушкой с увесистым щенком на руках. – Я не шучу, Ригель, дома буду упражняться, поднимая тебя. Поднимать – опускать, поднимать – опускать. Надо мне тренировать мышцы, либо тебе больше не есть и не расти, а это вряд ли возможно. – Мари свернула в можжевеловую рощицу, огибавшую их нору; лучше не думать о том, что же будет, когда Ригель вырастет и станет тяжелей, чем она.

Утренняя прохлада и туман не успели рассеяться, но Мари, отойдя от норы на значительное расстояние и спустив с рук Ригеля, уже взмокла и едва дышала.

– Идем наверх. Ясеневая роща ниже по склону, но чтобы туда попасть, сначала нам нужно подняться. – Мари покачала головой, вытерла рукавом пот со