Полюбоваться красотой Таганки Мусе толком не удалось – Ника, стремительно пробираясь сквозь толпу, опустив глаза, увлекала девчонку за собой. И так – до Таганской-радиальной. Муся, полуослепшая от яркого света Ганзы, щурилась на массивные белые колонны, перечеркнутые в середине двумя параллельными бордовыми полосами.
– Похоже на…
– На свиное сало, – мечтательно сказала Ника. – С мясной прослойкой.
У нее в животе уже урчало – крысиная тушка была съедена давно. Но девушка решила, что перекусят они, когда доберутся до Китая. Дело оставалось за малым – найти надежных попутчиков. Таких, чтобы и защитить могли в случае опасности и на имущество, либо на что другое не польстились. После долгого ожидания Ника увидела, наконец, собиравшихся на Китай-город знакомых, с которыми не страшно было идти по туннелю, и уже чуть ли не ночью измученные путницы вновь оказались на той станции, с которой вышли утром. Впрочем, ночь была в метро понятием относительным и обозначалась лишь более приглушенным светом и меньшим уровнем шума. Режим люди соблюдали, скорее, по привычке.
Уже укладываясь, Муся сонно пробормотала:
– Чудное погоняло – Лефорт.
– Говорят, наверху раньше район такой был – Лефортово. Оттуда и погоняло, – нехотя ответила Ника.
Датчанин стоял под прикрытием полуобвалившейся стены, глядя в сторону Лефортово. Перед ним плескались темные воды Яузы. На противоположном берегу склонили ветви к воде огромные ивы. Здесь сталкеру надо было пересечься с Лодочником – передать ему кое-что. А тот уж в обход постов должен был доставить груз по назначению – на Китай-город. Ему хорошо заплатил заказчик, так что Датчанин догадывался: в свертке было что-то очень важное и редкое и, возможно, запрещенное. Может, то была дурь, хотя Лодочник на словах был против этой заразы. Но, видно, он считал, что в борьбе все средства хороши, и врагам мог оказывать и такие медвежьи услуги – травитесь, мол, на здоровье.
В реке что-то плескалось, словно играя, перекатываясь с боку на бок. Датчанин не удивился бы, узнав, что тут и русалки водятся. Поговаривали еще о жутковатом хозяине этих вод, таящемся на глубине, заманивающем жертв к себе. Но Лодочник, видно, ничего не боялся.
В воде что-то смутно белело. Датчанин вгляделся – и похолодел. В предмете, увлекаемом течением, угадывались очертания человеческой фигуры. Сталкер всматривался в воду. Тело подплывало все ближе, Сергей уже различал облако светлых волос вокруг головы, остатки белого платья, безнадежно изорванного. Датчанин, забыв об осторожности, шагнул ближе к воде – и испустил вздох облегчения, смешанного с отвращением.
По реке плыл манекен. «Интересно, откуда его смыло? Или кто-то специально швырнул его в воду?» Сталкер помотал головой, отгоняя жуткое видение огромных мутантов, которые, словно в куклы, играют манекенами, вытащенными из торговых центров, а после выбрасывают в реку. Конечно же, манекен попал в реку случайно. Датчанин, машинально провожая взглядом огромную куклу, вдруг заметил какой-то ободок вокруг ее головы. Напрягая зрение, присмотрелся – и не сдержал возгласа удивления, заглушенного, впрочем, противогазом. На голове манекена каким-то чудом держался венок из цветов, судя по всему, самых настоящих, сплетенный, видимо, совсем недавно и неумело и уже разваливающийся.
Датчанин машинально поднял руку – почесать затылок. Но на полпути передумал. Он смутно припомнил какие-то рассказы о странных прядильщицах, обитающих в подвалах бывшей шерстопрядильной фабрики где-то в районе Электрозаводской[4]. И о том, что кто-то из сталкеров видел утопленницу в Яузе, как раз в районе Электрозаводского моста. А учитывая то, что рассказы сталкеров надо чаще всего «делить на десять», можно было предположить, что в роли утопленницы выступал опять-таки манекен, каковых в торговых центрах возле метро было предостаточно. «Вот только кто и зачем таким образом развлекается? – думал Истомин. – Может, эти странные обитательницы подвалов так справляют какие-нибудь свои обряды? Ночь на Ивана Купалу, например? Кажется, этот праздник отмечался когда-то чуть ли не сразу после дня летнего солнцестояния. И в эту ночь обычно жгли костры, плясали вокруг них и вопрошали духов». Датчанин отогнал бредовое видение: толпа растрепанных женщин, одетых в шкуры и ветошь, а то и вовсе нагих, пляшет вокруг костра, разведенного на руинах той самой фабрики. «Что за дикие мысли, однако, лезут в голову? Какое мне дело, кто и зачем швырнул в воду эту куклу, – лишь бы мне ничего не угрожало».
Манекен уже уплыл вниз по течению. А сталкер все размышлял, доплывет ли кукла до места впадения Яузы в Москву-реку или зацепится за что-нибудь по дороге. Вокруг на разные голоса перекликались ночные животные, но на него пока никто не покушался. И сталкеру нравилось стоять вот так – не охотником, не жертвой, а безмолвным наблюдателем, частью этого спящего берега, этой летней ночи. Правда, он уже потихоньку начинал терять терпение – Лодочник сегодня что-то опаздывал. Впрочем, учитывая его способ перемещения по реке, было поистине чудом, что он каждый раз ухитрялся появиться в нужном месте почти что в назначенное время.
Раздался тревожный крик ночной птицы – и Датчанин понял, что старик уже близко. Вскоре в неясном свете луны сталкер различил байдарку и плотную фигуру с шестом.
Лодочник был не один – на корме маячил хрупкий девичий силуэт. Датчанин вспомнил разговоры о том, что в последнее время у старика вроде внучка откуда-то взялась. Но сталкер сомневался в этом – не стал бы старик родное существо подвергать такому риску. А задавать лишние вопросы Сергей не привык – не в его это было правилах.
Отдав пакет Лодочнику, Истомин подумал: «Время еще есть – так не пройти ли чуть дальше, разведать места?» Он чувствовал, что впервые за долгое время в нем стал пробуждаться азарт, толкавший иногда на отчаянные выходки. Именно в таком настроении ему обычно все удавалось. Он перешел по