— Ты что-то взял со стола, когда первым туда вошел?

Снова моргнул.

— Что?

На этот раз он все же смог выдавить из себя:

— Банка маленький… Он дал алтын пять рубля…

Да, там, на скатерти, был мокрый круг, как от маленькой баночки.

— Он дал алтын пять рубля… — проговорил Абдулла.

— Так… За это дал тебе пять рублей золотом. И — кто же?

Кажется, он уже не слышал меня, к тому же в предсмертной муке, похоже, начал забывать русский язык, ибо проговорил:

— Сегодня он дидэ… — (То есть «сказал» — это татарское слово я зал откуда-то.) — Он дидэ… — Дальше последовала полная для меня тарабарщина: — Дидэ… Кара эле, Абдулла, нинда хозурлык…

«Кара» по-татарски означало «смотри»; а вот дальше, дальше-то?!..

— Кто, кто тебе дидэ?..

— Он дидэ…

После этих слов по лицу его пробежала судорога, и оно застыло в гримасе.

— Абдулла, Абдуллаечка, не уходи!.. — закричала Лизавета. — Затем произнесла тихо: — Отмучился, бедненький… — и протяжно заголосила.

– —

…………………………………………………………………………………..………………………………………………………<…> Шумский же сказал:

— Жаль, жаль Абдуллайку. Напрасно, может, и говорю, не по-христиански, может быть, — но скажу все-таки: его мне куда более жалко, нежели каждого из усопших тут за эти дни. Сипяго был надменен; этот Васюков-Ряжский — корчил из себя наполеончика; Кляпов все равно был уже не жилец; ну а уж о Кокандове даже и говорить не хочу. Эх, Абдуллай, Абдуллай, угораздило ж тебя на эту стремянку лезть! Лучше б выпили с тобой, хоть ты и татарин…

— Но я право, право же не хотел! — воскликнул Львовский. — Кто ж подумать-то мог?!

— Никто вас и не винит, — успокоила его Дробышевская. — На все воля Божия, а срок любого из нас изначально предначертан и предопределен нашей кармой. На эту тему в книге у Блавацкой сказано…

Слушать было не интересно. В мыслях я принялся раскладывать свой пасьянс, но он никак не желал сходиться. В особенности это «он дидэ» путало все карты, перед тем, казалось, почти улегшиеся на правильные места.

«Нинда хозурлык»… Что бы сие значило?

Черт побери! В империи проживает, согласно последней переписи, миллионов десять, а то и больше, татароговорящего населения, но даже самые- самые наши либералы, ратующие за благо всех народов страны, — при том, что они отлично говорят по-французски, — по-татарски не понимают ни бельмеса (тоже татарское, кстати, словцо).

— Ваше превосходительство, — обратился я к приблизившемуся генералу Белозерцеву, — вы случаем не знаете, что означает в переводе с татарского «нинда хозурлык»?

Он задумался, но затем покачал головой:

— Нет, никаких «хозурлыков» не слыхал, как-то ни разу не прозвучало ни под Плевной, ни под Геок-Тепом. Вот «убить», «зарубить» — знаю: будет «утерегэ», «чабыл утэрегэ». Знаю еще: «эл эргэ урыс этне», то есть «повесить русскую собаку», — но никак не… как бишь выразились вы там?.. Знаю, впрочем, еще «мэхэббэт», что означает «любовь». Об этом, кстати, и собираюсь нынче поведать. — Несмотря ни на что, он явно был уже готов к своему номеру на предстоящем вечернем пети-жё: старый вояка не привык прятаться в кустах.

Примерно то же ответила и Лизавета, к которой я для того и зашел на кухню; она была моей последней надеждой на разгадку.

— Не-е, ваше благородь, — сказала великанша, — никаких таких «хузарлыков» не ведаю. Вот «мэхэббэт» — да; Абдульчик бедный не раз говаривал, да так нежно. Он же, бедный, был такой ласковый… Как скажет, бывало: «Син минем мэхэббэт…»[58] — И растерла слезы, выступившие на глазах. — А насчет того, что вы изволили — не-е, не припомню, не было.

В общем, полный хузарлык!

Вдобавок это «он дидэ», то бишь, «он сказал». Я уж, кажется, почти не сомневался насчет того, кто является Клеопатрой, — и тут, оказывается, «он дидэ». Кто — он? Какой-то Клеопатр тут еще вдобавок ко всему образовался, что ли?.. Или это, быть может, еще не установленный мною Пилигрим?..

Я как-то даже перестал вспоминать про Зигфрида, все мои мысли сосредоточились на том, чтобы вычислить и остановить этого самого Клеопатра, ибо теперь я не сомневался, что три убийства — Сипяги, Ряжского и Абдуллы — его проделки. Да, там, без сомнения, действовала одна и та же рука.

Между тем постояльцы, готовясь к предстоящему вечеру, распались на отдельные, то и дело перемешивающиеся островки, и на каждом островке