В этот злополучный (как и прочие) день, отмеченный лишь полночным боем часов, мы перекочевали из предыдущего без какого-либо антракта на ночь.

Итак, Евгеньева вытащила свой фант и после некоторых жеманных восклицаний, наконец сказала:

— Вы, стало быть, господин Кляпов, вы говорили… Ах, да я, право, уже позабыла…

Грыжеедов подсказал:

— Они говорили-с, что-де эта его, пардон, нимфа… что она и из Сибири продолжает ими управлять.

— И сколь я понял, — подхватил генерал, — продолжает это делать посредством писем, чтo, как верно заметил господин инженер, весьма затруднительно, поскольку письма, посылаемые с каторги всенепременно перлюстрируются.

— О, нет, нет, — отозвался Кляпов, — никаких писем от нее я не получал вовсе. Сам писал, причем весьма регулярно, однако то были исключительно письма о моей нежной любви к ней, такие проходят через любую цензуру. Ну и, там, вставлял ничего не значащие с виду словца: де, все исполнено, как она просила. А от нее получал распоряжения совсем по другому каналу, не письменному. Через одного человека, имеющего связи с каторгой; у них, у каторжан, видите ли, имеется какая-то своя почта. — При этих словах он в упор взглянул на Кокандова.

Тот, как-то напружинившись, также смотрел на него в упор.

Я спросил:

— Ну и что же такое он вам передавал?

— Всяческие поручения. Связанные с ихней революцией. И я исполнял! Да-с!.. Но теперь, теперь… После того, как узнал…

Кокандов как-то недобро улыбнулся; это была первая улыбка, которая за все дни впервые обозначилась на его бесстрастном восточном лице.

— И что, что же случилось теперь? — с нетерпением спросила Амалия Фридриховна.

— Я узнал об этом накануне схода лавины, когда мы на воды отправились. Там зашел на почту и получил свои собственные письма за последний год и приписку от жандармского офицера, что-де… — Он снова смахнул слезу. — Что нимфа моя еще полтора года тому назад там, на каторге, скончалась от чахотки…

— Но задания от нее… то есть — якобы от нее — вы получали и после ее кончины? — спросил я, уже обо всем догадавшись.

— Именно так! — воскликнул он. — Меня, оказалось, подло использовали!.. От ее светлого имени!.. Эти негодяи!..

— Вот же козлины… — сквозь зубы процедила Ми. — Пристрелить мало гадин!

Генерал предположил:

— Так возможно, они и все время от ее имени дергали вас за веревочки? С них станется, с этих, пардон, господ. Ни совести, ни чести!