эти листы, свершили свое дело[18].—Юрий Васильцев.]

<…> и с чувством исполненного долга я наконец вернулся в свой нумер, где таблетками подавил голод своих гномов, после чего мог без мук дожидаться предстоящего вечернего пети-жё.

А покамест я развернул найденную мною в том нумере бумаженцию. Это была страница из какого-то журнала, вырванная весьма не аккуратно. Вот она.

…и именно, в ту глубоко феодальную пору, примерно в середине XVI века, в некоторых германских княжествах возникает организация под названием «Тайный Суд». Подчеркнем, что речь идет о временах, когда самого понятия о честном суде и о справедливости в обществе фактически не существовало, все держалось на так называемом «феодальном праве» (т. е. на праве феодалов творить над представителями трудовых классов любой произвол), и только обратившись в этот самый Тайный Суд, простые люди получали хоть какую-то возможность добиться возмездия.

…Звание члена Тайного Суда, так же, как и звание палача этого суда, было наследуемым и переходило исключительно от отца к сыну…

…Как правило, выносился смертный приговор, обозначенный одним из пяти слов: «Stock» («палка»), «Stein» («камень»), «Strick» («веревка»), «Gras» («трава»), «Grein» («страдание»), поэтому символом Тайного Суда были пять букв — SSSGG, — наводившие ужас на каждого, кто попадал в его сети…

…и этого барона, приговоренного Тайным Судом, на другое утро нашли прибитого деревянным колом к земле, так как приговор гласил: «Палка» («Stock»)…

…там и обнаружили садиста-виконта с размозженной камнем головой. («Stein»!)

…Однако вскоре маркиза нашли. Он был повешен, ибо в приговоре значилось: «Веревка» («Strick»)

…и там, в пещере, этот польский магнат был вынужден питаться одной травой, пока не скончался от голода и страданий («Gras» и «Grein»)…

«Господ Боже, — подумал я, — какие бредни в нынешних журналах печатаются». Затем (снова же воспользовавшись отмычкой) вернулся в тот нумер и положил листок на место.

До нашего пети жё оставалось еще часа четыре, и я ……………………………………………………………………………………………………

Вечер второй

L’amour et la mort[19].

(Признание в убийстве)

Все уже расселись по своим местам, а господин Васюков (буду пока называть его так) все еще продолжал мерить шагами пространство гостиной, видимо, обозначенное им как подиум.

— Ну же, Иван Иванович, — подала голос госпожа Евгеньева, — все в сборе и все в нетерпении. Давайте-ка, давайте — отрабатывайте ваш фант!

— Да, да, — вставил Львовский, — лично мне весьма любопытно, как вы выкрутитесь.

Васюков театрально поклонился:

— Что ж, господа… Только вы, наверно, думаете, что я, наподобие того Фердыщенки, — про мелочь какую-нибудь, про какие-нибудь украденные три рубля[20]… — (Он оказался начитаннее, чем можно было сказать и по его виду, и по его должности, о которой я уже знал.) — Нет, господа! Я решил сделать признание… Да-с, признание… — И выстрелил в залу: — Признание в совершенном убийстве!

Разнеслось тихое «о-о-о!», и лишь Евгеньева скривила губы:

— Но мы-то ожидали, что будет про l'amour… — На что Васюков ответствовал:

— Будет вам, сударыня, и l'amour, и la mort, две эти госпожи часто шествуют бок о бок.

— Однако же, — вставил Шумский, еще, кажется, не до конца протрезвевший, — с такими признаниями вам бы не к нам, а в полицейский участок.

— И полицейский участок вам будет. К слову, там меня признали невиновным, даже уголовное преследование не стали для меня учинять… Но вы, однако, намерены слушать, господа?

Вы читаете Декамерон 1914
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату