Когда Аэрон и Даника вернулись в крепость и, спикировав в окно, воин мягко приземлился на пол в спальне Мэддокса, Эшлин онемела от удивления. Выходит, ей не пригрезилось – у мужчины в самом деле были блестящие черные крылья.

«Ты хотела встретить тех, кто похож на тебя, Дэрроу. Что ж, твое желание сбылось, – подумала она. – Как там сказал Мэддокс? – вспомнила девушка. – Бессмертные. Одержимые… – Она подозревала, что они демоны, поэтому признание Мэддокса не сильно ее удивило. – Но крылья – это уже слишком», – решила она.

Гуляя по городу, Эшлин слышала о человеке, который умеет летать. Правда, тогда она не придала этим словам особого значения – водоворот голосов сводил ее с ума. Оказывается, тот человек знал, о чем говорит. «Означает ли это, – спрашивала себя она, – что один из воинов умеет попадать в мир духов? А другой – околдовывать одним взглядом?»

Эшлин вздохнула. Мэддокс околдовал ее одним взглядом. Едва увидев его, она потеряла голову – чего стоят ее вечное возбуждение и безумное решение остаться в замке.

– Я принесла тайленол, – сказала Даника дрожащим голосом. – Правда, он местного производства.

Кожа девушки имела зеленоватый оттенок, и она нетвердо стояла на ногах. Запустив руку в изумрудную сумку, Даника достала баночку с бело-красной этикеткой.

Аэрон расправил плечи и сложил крылья, которые быстро исчезли в пазухах спины. Нагнувшись, он подобрал с пола футболку и натянул ее, прикрыв устрашающего вида татуировки, которыми было покрыто его туловище. Он подошел к окну и закрыл его, после чего повернулся к Данике и скрестил руки на могучей груди. Так он и стоял там, молчаливо, внимательно следя за происходящим.

– Спасибо, – поблагодарила девушку Эшлин. – Сожалею, что тебе пришлось пройти через такое, чтобы принести их.

Даника молча протянула ей две таблетки, которые та с благодарностью приняла. Живот все еще немного болел, и ее подташнивало.

Мэддокс выхватил у Эшлин таблетки, прежде чем она успела отправить их в рот. Внимательно рассмотрев их, он нахмурился.

– Они волшебные? – спросил он с искренним любопытством.

– Нет, – ответила Эшлин.

– Как же тогда два крошечных камешка остановят боль?

Девушки обменялись недоуменными взглядами. Воины жили бок о бок с людьми долгие годы. Трудно поверить, что они совсем ничего не знают о современной медицине. «Наверное, им никогда прежде не приходилось лечить человека», – решила Эшлин. По крайней мере, в голову ей пришло только это объяснение. Кроме того, как утверждали голоса, только одного из них, Париса, более или менее часто видели в городе.

«Значит, Мэддокс безвылазно сидит в замке?» – удивилась Эшлин. Что-то подсказывало ей, что так оно и есть, и она задумалась о том, чувствовал ли он когда-нибудь себя всеми забытым, заброшенным, никем не любимым. Она постоянно чувствовала себя так в институте. Не считая Макинтоша, от которого она не видела ничего, кроме добра, всех коллег интересовал только ее дар. «Что ты слышишь, Эшлин? – спрашивали они. – Что-нибудь новенькое узнала, Эшлин? Что еще они говорят, Эшлин?»

Эшлин осознала, что хочет понять Мэддокса, узнать его, утешить, как он утешал ее. Мэддокс не знал, а она решила, что никогда ему не расскажет об этом, но каждый раз, когда он потирал ей живот и шептал слова ободрения и поддержки, ей казалось, будто она немного в него влюблена. Это было глупо и странно, но оставалось фактом.

Девушка хотела рассказать ему о своем даре, но передумала, когда он проявил такой настойчивый, недобрый интерес. «Он злится, подозревая, что я что-то умею, но в то же время ничего не зная толком, – думала она. – Что же с ним будет, когда я ему откроюсь?»

Большинство людей в институте чувствовали себя неловко рядом с Эшлин, зная, что стоит ей войти в комнату, и она услышит все их самые интимные беседы. Раз уж она решила остаться здесь, среди этих необычных, странных людей, ей не хотелось столкнуться с той же проблемой. «Пусть пока считают меня самой обычной, – решила она. – Впрочем, на их фоне я и вправду почти обычная. Скоро я открою им правду. Наверное, через пару-тройку дней. И может быть, тогда они научат меня, как обуздывать голоса, даже когда Мэддокса нет рядом. Тем временем я должна найти способ позвонить Макинтошу. Он имеет право знать о произошедшем и о том, что я в порядке». Эшлин не хотелось, чтобы он переживал.

Девушка надеялась, что, наблюдая за крепостью, Макинтош увидит, как она счастлива. Ей хотелось верить, что ее счастье окажется для него превыше работы.

– Возьми, – сказал Мэддокс, врываясь в ее размышления. Он положил таблетки ей на ладонь. – Если ей от них станет хуже, – добавил он, сурово глядя на Данику, – я за себя не отвечаю.

– Не пугай ее! – сказала Эшлин, мотнув головой. – Я уже принимала такие таблетки. Все будет в порядке.

– Она…

– Не сделала ничего плохого, – мягко перебила его Эшлин.

Она знала, что Мэддокс и пальцем ее не тронет. Мало того что этот суровый человек сотворил чудо, остановив голоса, теперь он окружает ее заботой и вниманием. Он не шарахнулся, когда ее рвало, как поступили бы многие. Он остался с ней, опекал ее, прижимал к себе, точно драгоценность.

Как бы хорошо Мэддокс ни относился к ней, Эшлин, однако, подозревала, что он способен на что угодно, когда речь идет о ком-то другом. Но она