Но Эшлин не послушалась и упрямо уставилась на Мэддокса сквозь свои густые ресницы.

– Я могу помочь им, – заявила она. – Да и те женщины, которых вы держите взаперти, тоже. Даника помогла, когда мне было плохо. Помнишь? Она хорошо справляется с кризисными ситуациями. Как и я.

Мэддокс покачал головой:

– Не хочу, чтобы ты была рядом с ними.

– Если я останусь здесь, то у меня есть право познакомиться с твоими друзьями, – возразила девушка.

– Не все из них мои друзья. С теми, кто ими действительно является, ты познакомишься позже. А сейчас тебе нужно отдохнуть.

– Нет, – отрезала Эшлин, прижав руки к бедрам и сжав кулаки. – Я отказываюсь валяться в постели весь день напролет, когда могу быть полезной.

– Отдых полезен.

– Ничего подобного.

– Я больше не знаю некоторых из этих людей, Эшлин. Если кто-то из них попытается причинить тебе вред… – Мэддокс замолчал, ибо даже просто эти слова вызывали в нем ярость.

– Я хочу помочь, – возразила девушка. – У меня никогда не было семьи.

Сейчас Эшлин, уставившаяся на свои руки, судорожно мявшие ткань футболки, казалась Мэддоксу намного более хрупкой, чем прежде. Она продолжила:

– Раньше я только стояла в стороне и слушала. Я всегда хотела стать частью чего-то. Позволь мне помочь членам твоей семьи, Мэддокс.

Что-то сжалось в его груди. Он ни в чем не мог отказать этой женщине. Даже в этом. Мэддокс решил присматривать за воинами и, если нужно, ходить за Эшлин как приклеенный. Он просто не мог не позволить ей оказать помощь.

– Иди в мою комнату и собери все полотенца, которые сможешь унести, – сказал он, зная, что его запасы могут поразить воображение. – Ты знаешь, где комната отдыха?

Эшлин покачала головой, и Мэддокс объяснил ей дорогу. Когда он закончил, на ее лице появилась радостная улыбка.

– Спасибо, – поблагодарила она, поднялась на мыски и нежно поцеловала Мэддокса в губы.

Ему не следовало делать этого, но он не смог удержаться, ответил ей более глубоким поцелуем и прижал ее к стене. Эта женщина заставляла его забыть обо всем, кроме желания. Ее запах, ставший наркотиком, от которого Мэддокс уже никогда не сможет отказаться, окутал его. Эшлин подняла одну ногу и обвила ее вокруг его талии.

Страсть мгновенно охватила все его тело. Его естество запульсировало, а руки затряслись от непреодолимого желания сорвать с девушки одежду и снова исследовать изгибы ее обнаженного тела; проникнуть в ее тело, подобно тому, как ее язык проникал в его рот, ощутить эти жар и влагу, плавящие его с каждым толчком. Эшлин застонала, и этот звук показался Мэддоксу потрясающим.

– Мэддокс! – прокричал Рейес, оставшийся в вестибюле. – Позже.

Ощутив приступ сожаления, Мэддокс оторвался от Эшлин и решил пока не прикасаться к ней. Так было безопаснее. Одно прикосновение приведет к новому поцелую, а одного поцелуя было достаточно для того, чтобы заставить его отнести ее в свою комнату, позабыв и врагов и друзей.

– Это было… мило, – произнесла девушка, обмахиваясь ладонью.

Мэддокс прикрыл глаза и стал рассматривать Эшлин. Ее губы были красными, набухшими и влажными. Она провела по ним языком, будто стремясь ощутить весь вкус его поцелуя. Он попытался отвернуться, но, не сумев удержаться, снова взглянул на девушку. Ее яркие золотистые глаза были полны страсти, предназначенной только для него.

В нижней части шеи Эшлин бился пульс. Мэддокс протянул руку, чтобы ощутить его, но вовремя остановился. «Хватит, – приказал он себе. – Не сейчас».

– Мэддокс, – позвал Люсьен.

– Я спросил, идешь ли ты! – прокричал Рейес.

– Полотенца, – приказал он Эшлин, а затем быстро повернулся на каблуках, чтобы опередить желание остаться.

«Этот мужчина сводит меня с ума», – подумала Эшлин, наблюдая за тем, как Мэддокс спускается в вестибюль. Он уже завернул за угол и исчез из вида, но ее сердце продолжало беспорядочно колотиться. Мечтательно улыбаясь, она провела пальцем по своим губам, которые еще пощипывало. «Слава богу, что Мэддокс ушел», – решила девушка. Если бы этот сокрушительный поцелуй продлился еще хотя бы несколько секунд, она позволила бы («скорее стала бы умолять», – поправила себя Эшлин) ему взять ее прямо здесь и сейчас, у всех на глазах.

Эшлин услышала, как один мужской голос заворчал, а второй выругался, и приняла стойку «смирно». «Сейчас некогда восхищаться Мэддоксом», – решила она и резко сдвинулась с места. Воздух был прохладным и немного сырым, но придавал сил. Ей нравились витражные окна замка, эти блестящие камни, сопротивляющиеся течению времени.

Девушка подумала, что с удовольствием сходила бы на место взрыва и послушала, о чем там некогда говорили. «Сходила бы? – спросила себя она, а затем повелела себе: – Нет, Дэрроу, ты сделаешь это». Чаще всего Эшлин ненавидела свой дар, так как не могла найти для него подходящего