Те лохмотья, что остались от ее одежды, не грели совершенно, все тело ныло, как больной зуб, и очень хотелось пить.

Лишь через узкое, зарешеченное оконце двери падал подрагивающий мутный луч света от неровно горящих в коридоре магических светильников.

Сказать, что последние сутки стали для нее адом, было все равно, что назвать Вольдеморта озорником и проказником.

Эти неполные 24 часа успели вместить в себя столько страданий и унижений, что какая-то часть ее личности тихо удивлялась тому, что она еще может относительно здраво мыслить.

Самым страшным были даже не боль и унижения: их было так много, что срабатывал какой-то внутренний предохранитель психики — наваливалось равнодушие и желание сделать всё, что от тебя требуют, всё, что угодно, лишь бы мучения поскорей закончились. Нет, самым страшным был сам страх, подступавший, когда девушка снова оказывалась в своём каменном мешке.

Иссушающий, изматывающий, запускающий ледяные когти в самый потайные уголки души, страх ожидания, что вот-вот за тобой придут и поведут на очередной «сеанс».

Страх лежать на вонючей соломе и ждать, ждать, ждать, когда в коридоре раздадутся шаги.

Затаив дыхание прислушиваться — приближаются или удаляются, и молиться, истово взывать к Богу, Дьяволу, обещая свою душу кому угодно, лишь бы это шли не за тобой.

Меньше чем за двенадцать часов вся прошлая жизнь для девушки из благополучной семьи, на которую ни разу в жизни не поднимали руку родители, стала миражом, призрачным сном, которого, казалось, никогда и не было.

Реальность превратилась в настоящий кошмар наяву.

А о будущем даже не хотелось и думать.

Потеряв счет времени, она лежала, пробираемая дрожью до костей, мечтая о глотке воды, как внезапно у тех, кто похитил их с Роном, начало происходить что-то явно незапланированное.

Сначала где-то наверху прокатился неразборчивый, но громкий вопль, несомненно, усиленный магией, после чего в коридоре послышался топот многочисленных ног.

У нее вспыхнула отчаянная надежда, что это авроры или Дамблдор с Орденом Феникса пришли к ним на выручку, но наверху все скоро успокоилось, и темница вновь погрузилась в тянущую нервы тишину.

А потом кто-то подбежал к ее камере и стал поспешно ее отпирать, в суматохе никак не попадая ключом в замок.

Опять за ней пришли…

Грейнджер от безысходности отчаянно попыталась зарыться в солому: вдруг случится чудо, и ее не заметят, оставят в покое, вдруг, ну может, ну пожалуйста… Но этого чуда не произошло.

Чудо произошло другое.

Ржавая дверь с пронзительным скрипом распахнулась, из проема пролился свет, и кто-то встал на пороге, нервно переступая с ноги на ногу.

Девушка медленно подняла голову, и страх внутри нее чуть подвинулся, уступив немного места слабому удивлению.

Это был, пожалуй, самый молодой из Упивающихся, которого она видела за все время пребывания в плену.

Тощий, на грани худобы, парень лет 16, почти наголо стриженный и в грубом, местами прорванном балахоне не по росту, он не принимал участия в допросах и издевательствах, играя роль «мальчика на побегушках».

Все обитатели этого мерзкого логова, похоже, считали своим долгом гонять его за каждой мелочью, тушить окурки сигар в его ладони, отвешивать подзатыльники, а, дав поручение — подкрепить его пинком под зад, со смехом называя все это «Курсом Молодого Упивающегося».

И вот теперь это недоразумение, занимавшее в здешней социальной иерархии низшую ступень, стояло у входа в камеру и нервно тискало в покрытых цыпками руках с грязными ногтями стальное кольцо с большими ключами от камер.

Заметив настороженный взгляд пленницы, он шагнул вперед, потом испуганно отступил и, чуть помедлив, кинул ей связку ключей.

— Вот… это… бери… — его глаза испуганно бегали, руки не находили себе места, да и вообще, этот освободитель выглядел так, как будто отчаянно хочет задать отсюда стрекача и желательно — как можно подальше отсюда.

— Тот… рыжий… он тут, рядом! — наконец, выпалил он и вылетел из камеры.

Но тут же вернулся, просунув в проем только покрытую черной щетиной голову:

— Ты… это…. Если что — я вас не трогал… И выпустил! Вот! Выпустил… Ладно, а? Я вам ничего не делал! — И удаляющийся топот башмаков постепенно затих в коридоре.

Молча наблюдавшая за всем этим Гермиона, выждав пару минут, на коленях подползла к лежащим на полу ключам и неуверенно взялась за кольцо.

Это что, какая-то новая злая шуточка тюремщиков?

Но дверь оставалась открытой, в коридоре было тихо, и никто не спешил к ней входить.