мощь, немного походила на то, что избрал своим способом обретения бессмертия не кто иной, как Вольдеморт.
Реддль, желая удержаться в мире живых, если и не навечно, то на максимально возможный срок, дробил свою душу на части, делая ее осколки своеобразными «якорями», не дающими ему даже после физической смерти ни окончательно умереть, уйдя за предел, ни даже стать призраком.
Каэр-Ду же пошел другим путем, да и цели он преследовал иные. Личное бессмертие его в ту пору уже не интересовало — набранная власть, сила и опыт величайшего ученого и мага своего мира, непререкаемый авторитет живого Бога, служили ему надежной защитой, а для поддержки тела годились и ритуалы Таэн-Наэ. Но сама суть темных сил, наличие грани, за которую нельзя было переступать при их использовании, и которая ограничивала личную мощь каждого адепта Киар-Бет, являлась для Владыки вызовом и достойной задачей.
Суть была проста — для полного раскрытия силы, Тьме нужна душа, что станет проводником, нырнув на самое «дно» бездны. Но это был путь в один конец; маг, полностью погрузившийся во мрак, открывший ему все ворота, был обречен. Да, Тьма радостно и щедро даровала смельчаку невиданную силу, но взамен, как плату, выпивала его душу.
«Одноразовые» маги-смертники не являлись походящим решением, хотя изредка применялись и они, но жертвовать так теми, на чье обучение тратились годы и десятилетия? Это было неприемлемо.
И выход был найден.
Раз миру теней Наэ Хомад нужны души, как инициатор, как растопка для темного пламени, как плата за темную мощь — то мир теней их получит.
Эр-Кхан Каэр-Ду, а вслед за ним и Зодчие Теней, высшие маги Даймона, научились не раскалывать свои души, подобно Реддлю, а… копировать их. Создавать своих собственных духовных двойников, полноценных, неотличимых отражений личности — и безжалостно скармливать их алчущей Тьме, обретая взамен силы, ставящие их на порядок выше всех остальных магов.
Это гениальное, но жуткое умение не рвало и не уродовало их души подобно примитивной, топорной магии изготовления хоркруксов, но раз за разом безжалостно отправлять на смерть, сжигая в черном пламени силы… самого себя? Такое тоже не проходит бесследно, и потому очень немногие Зодчие смогли сохранить в себе искру человеческой сути, большей частью становясь чем-то иным, нежели люди или простые, даже даймонские маги.
И теперь через это предстояло пройти Поттеру, потому что и выбора не оставалось, и все мосты позади были сожжены. Позволить погибнуть всем, кто пошел за ним, кто доверился ему, признал за ним право лидера, командира, старшего друга… черт, да и господина тоже, — или пожертвовать ради них частью себя, своим отражением, пусть и теряя при этом частичку права именоваться человеком.
Для Гарри выбор был более чем очевиден с тех самых пор, когда он, устилая дорогу трупами и заливая кровью, без жалости прошелся по особняку Розье, выручая Рона и Гермиону.
И он снова оказался там, где начал свой путь, уже наяву попав в то место, где ранее бывал только в тяжелых, беспокойных снах той поры, когда только привез замотанный в ткань «Тэцу-Но-Кирай» из развалин семейного дома в Годриковой Впадине.
Он снова стоял посреди клубящегося тумана на краю бездонного колодца, откуда тянуло жутким, обжигающим лицо холодом, а тьма в провале и близко не напоминала обычную темноту — живой, активный мрак, перетекал, струился, закручивался в танцующие по волнующейся поверхности водовороты и вытягивал наружу ищущие щупальца.
Он вытянул руку над колодцем и оттуда, отпочковавшись от беспокойной поверхности мрака, к его пальцам взлетел шар глянцево-черной субстанции. Коснувшись Поттера, он резко вытянулся вверх, а затем в стороны, формируя некое полотнище овальной формы три на два метра, чьи неровные края тянулись и трепетали, как живые.
Озерцо тьмы, вставшая вертикально быстро успокаивалось, мелкие волны, бегущие по ее глади, исчезали и сглаживались, и вот перед Гарри повисла идеально ровная, черная зеркальная поверхность. И, какой-то частью своего сознания уже зная, что надо делать, он протянул к отражающей плоскости вытянутую руку с выставленной вперед ладонью и коснулся ее, лишь немного погрузив руку в обжигающую тьму. Погрузил и начал медленно отступать назад.
И Зеркало Тьмы, идя плавными круговыми волнами, послушно отпустило Гарри, даже не пытаясь удержать или облепить его руку, но… Вслед за ней, плотно прижав свою ладонь к его, из черной, будто полированной поверхности, показалась другая рука, точно такая же, с такими же намотанными на кисть серыми лентами ткани и тканью рукава.
Шаг назад дался непросто, но был сделан, потом еще один, и еще — Поттер отступал, все больше охватываемый острым чувством нереальности, невозможности того, что он видит. Все, происходящее здесь, вовсе необязательно являлось тем, чем казалось, но суть Гарри воспринимал ясно — он выводил из зеркального мрака… свое ожившее отражение, полную, абсолютную копию. Вот, наконец, тягучая темнота, похожая на ртуть, сомкнулась за спиной и затылком двойника и напротив друг друга, уже разомкнув руки, стояли два Гарри Поттера.
Время в этом месте, будто плывущее в странном тумане, не имело значения, тут царила тишина, а любой звук отдавался быстро гаснущим эхом. Двое юношей стояли и смотрели друг на друга с одинаковым выражением плохо скрываемого опасения, изумления и… любопытства.
И они оба одновременно неуверенно улыбнулись и синхронно произнесли:
— Знаешь, я всегда завидовал Уизли…
— Знаешь, я всегда завидовал Уизли…
