— Один вопрос, капитан.
— Слушаю, — повернулся к нему ламиец.
— Почему вы сдались? — спросил принц. — Вы ведь наверняка знали, что мы не смогли бы взять цитадель без огромных потерь.
Лицо Нереша стало еще более хмурым.
— Конечно, — ответил он. — Но дело не в этом. В конце концов вы бы сломали ворота, и внутри началась бы кровавая бойня.
— Я не сомневаюсь в твоей отваге, капитан, — сказал Алкадиззар, — и именно это меня так запутало.
Нереш вздохнул:
— Вероятно, мы сумели бы удержать крепость. Или не сумели. С уверенностью можно сказать лишь, что многие из моих людей погибли бы, а это тяжкое преступление.
Алкадиззар нахмурился.
— Разве преступление — защищать честь своего города? — спросил он.
Капитан уставился на Алкадиззара с непонятным выражением лица.
— Именно это я уже давно спрашиваю у себя, — сказал он и пошел прочь.
Алкадиззар смотрел, как уходил капитан. Сорок лет назад такой ответ от одного из аристократов города казался бы невозможным. Неужели дух горожан Ламии действительно так сильно пал?
Принц последовал за капитаном, обдумывая его слова, и вдруг увидел, что Фаир все еще стоит у внешних ворот, разговаривая с каким-то разбойником, который был весь в пыли. Алкадиззар не сразу понял, что этот человек одет во все черное.
— Многое изменилось, — сказал Алкадиззар Фаиру, когда вождь повернулся к нему.
— Да, это так, — мрачно согласился Фаир. — Нам пора ехать. Дочь Песков умерла.
Согласно обычаям, племена никогда не встречались в одном и том же месте два раза подряд. В этот раз в своей последней воле Сулейма велела племенам собраться далеко на северо-западе, на самом краю Золотой долины. Там распростерлась дикая местность, на которую не ступали ни ламийцы, ни другие народы, а посреди девственных лесов в центре густых зарослей находился источник. Пустынной коннице нелегко было добраться туда, но племена упрямо шли вперед, чтобы почтить умершую Сулейму.
Теперь в рядах
Палатки воздвигались в торжественной тишине. Мужчины не прикасались ни к вину, ни к
В лагере женщины пекли хлеб, смешанный с пеплом, для церемониального ужина на закате. Детей и подростков оставили присматривать за лошадьми на краю леса в нескольких лигах от лагеря, поэтому палаточный городок казался тихим. Мужчины держались ближе к своим палаткам, отдыхая после долгой ночи пути и в ожидании похоронных обрядов.
Алкадиззар провел весь день в одиночестве в своей палатке, размышляя о набеге на крепость. Все племена обсуждали эту новость, завидуя богатым трофеям, которые заполучили
Год за годом мало-помалу Ламия постепенно становилась все более изолированной. Караваны гораздо реже приходили в город, а иммиграция из таких бедных городов, как Махрак и Ливара, совсем прекратилась. И хотя Ламия по-прежнему сохраняла свое превосходство в Неехаре благодаря финансовому влиянию — а также, как он подозревал, потому, что Неферата затмила разум посланцев других городов, — ее позиции медленно ослаблялись. Как рассказывали люди, оставшиеся в городе, в нем царила атмосфера ужаса. Смерти и похищения стали привычной частью жизни, городская стража не справлялась со своими обязанностями, даже храм Крови попал под подозрение, что казалось немыслимым лет двадцать назад. Но чем тревожнее становилось в городе, тем сильнее цари Ламии сжимали хватку на его шее. Ворота рьяно охранялись денно и нощно, и никто не мог войти или выйти без бумаг, подписанных одним из царских визирей. Даже приблизиться к городу по морю стало практически невозможно, потому что ламийцы без устали патрулировали берега и пристань.
