сейчас главное- выбраться отсюда.

И вот она почувствовала, как край той волны, что она высвободила, коснулся края ауры ребенка. Боковым зрением она увидела, как в соседних клетках притихли ее сестры, понимая что час свободы из недостижимой мечты превратился в реальность.

Она даже позволила себе немного самодовольства. Все шло слишком хорошо, но могло ли быть иначе, если ее благословила сама богиня? Все это даже слишком…

В тот момент, как заклинание наконец то достигло девочки, в голове Айрин вдруг вспыхнули миллионы Солнц, раскаленным жаром выжигая ее сознание, пока нестерпимая боль не вытолкнула разум в спасительный обморок.

Она не знала, сколько пролежала без сознания. После пробуждения, белокурая девочка стояла прямо напротив клетки. Но теперь ее милое личико было искажено гримасой ярости, а по устам можно было прочитать ругань, даже не слыша слов. Она со злостью ходила напротив, тыкая в нее пальцем. Наконец, она успокоилась. После чего, поколдовав над странным прибором в стене, дала ей возможность услышать себя.

— Ты что о себе думаешь, сука?! Думаешь, ты первая, кто хочет залезть в мой разум? Думаешь, мы вчера родились и падем перед твоим простым варп-колдовством? И я тебе не дочь шлюхи и пьяного солдата! Я Амелия, дочь магоса!

Внезапно, девочка умолкла, а на ее личике появилось то коварное выражение, что присуще всем детям, когда они замышляют шалость. Она негромко засмеялась и с радостным выражением лица выбежала из комнаты.

А через пять минут раздался звук, который преследовал Айрин в кошмарах с того самого дня, как только они очутились здесь.

В зал, в сопровождении железных людей, с непостижимой для такого существа грацией зашел тот уродливый механический паук, что раз за разом уводил ее сестер на смерть. Правда теперь большую часть его трехметрового тела скрывала красная мантия и лишь кончики его механических ног иногда показывались при ходьбе.

— Папа! Папа! Вот!

Только сейчас она увидела, что он шел не просто так, а словно уставший взрослый тянулся за маленькой девочкой, в которой она с ужасом узнала Амелия. И шли они… К ней.

— Вот! Я выбрала! Она! Хочу ее!

Амелия остановилась прямо напротив ее клетки и теперь тыкала в нее пальцем, словно она была какой-то игрушкой, а у девочки был день рождения.

Паук к интересом уставился на нее своими тринадцатью немигающими глазами, что горели под капюшоном ровным красным цветом.

— Почему она?

— Потому-что я так хочу! И, папочка, ты обещал! Помнишь?

Это могло быть обманом зрения, но Айрин показалось, как чудовище затряслось под своей робой, как от маленького смеха. А в обычно холодной интонации вдруг появились нотки заботы.

— Твоя тяга к знаниям это благословение Омниссии. Но она ценный образец. Я не дам тебе ее целиком, но ты можешь помочь мне при вскрытии и, так уж и быть, я дам тебе возможность сделать первый надрез.

— Спасибо! Ты лучший! Я обожаю тебя. — Амелия вдруг подбежала к пауку и, с выражением явного ликования, обняла одну из его монстроуозных ног.

— Не забывайтесь, юная леди. Вы все еще наказаны, что проникли сюда без спроса. И я все еще намерен поговорить с твоей мамой по поводу пробелов в твоем воспитании.

А потом у Айрин вдруг пересохло в горле. Стеклянная стена, что теперь давала иллюзию защиты от этого ужаса, стала медленно уходит под пол. Сильные ноги волчицы, да этого бывшие ее гордостью, вдруг стали ужасно слабыми и замерзли так, будто она целый день гуляла в буран. Последнее, что она успела запомнить перед тем, как сознание вновь решило уступить место обмороку, это ровное свечение немигающих красных глаз Молотова и Амелию, стоящую позади него с безумной улыбкой на лице.

Первая с трудом разомкнула глаза, не желая расставаться со сладким миром грез. Мысли внутри головы шевелились вяло, с трудом распутывая ту мешанину образов, запахов и звука, что вливала в нее пробуждающаяся память.

Первым, за что зацепился взгляд, стали стальные прутья решетки. Странно, но отторжения это не вызвало. Странно от того, что она отчетливо помнила, как только вчера в бессильном страхе кусала эти прутья, пытаясь покинуть это место. А зачем? Здесь она на своем месте, ведь этого захотел ее любимый.

Любимый… А кто он? Волчица напрягла память, пытаясь вспомнить детали того, кто одним лишь своим видом заставлял ее млеть от восторга и радостно прыгать вокруг, словно она неразумный щенок. Но на память пришел только длинный красный плащ. Красный, как пламя огня. Или как цвет крови.

Кровь, пламя… И почему на ум лезут такие противные ассоциации? Она принюхалась к своему хвосту с аккуратным белым кончиком на конце, что