узри в образе Параши воспеваемую тобой женскую добродетель – это тебе в придачу к «Графу Нулину»… Ты, конечно, читал уже пятую главу «Онегина» и обратил внимание на XXXVII строфу; конечно же, ты догадался, милый мой, кто именно там продолжает свой разговор с Гомером по поводу «барельефов» его пиров:
Да скажи спасибо, что и из шестой главы я тоже изъял целых две строфы, XV-ю, в которой говорится о муках ревности, и XVI-ю, в которой ты бы не мог не узнать себя со своей романтической первой любовью:
Так вот учти, что эту изъятую строфу я развернул в тридцать две октавы «Домика в Коломне», показав тебе, чего стоит твой объект обожания. Это тебе не шестистопные «Сплетни» писать… Кстати, Вяземский тоже что-то рифмует в отношении твоих шестистопников – почитаешь потом…
…Примерно так автор этой работы воспринимает фабулу «катенианы» на этом этапе. Приведу только несколько изъятых Пушкиным строф из «Домика в Коломне», которых у читателя может не оказаться под рукой (лирический рассказчик этой мениппеи – Катенин):
(В последнем стихе явно просматривается позиция Катенина в отношении «Арзамаса»).
Здесь также содержится явный намек на то, что Катенин публиковал свои полемические статьи под псевдонимом, инспирировал публикации Бахтина.
Катенин вряд ли читал эту строфу, не вошедшую даже в беловик. Тем более поразительна наблюдательность Пушкина, предвосхитившего в ней появление в 1852 году, в катенинских «Воспоминаниях о Пушкине», слов «…по своей неизлечимой привычке говорить правду…»
Недоработанная XVIII строфа заканчивается стихами:
Представляется, что именно в это время, а точнее – в период между созданием беловой рукописи «Домика в Коломне» и его публикацией в печати (а не в мае 1853 года), и был создан «Александрийский стих» Вяземского.
Конечно, как поэт, Вяземский – не Пушкин, и на фоне «Домика в Коломне» его пародия выглядела бы довольно бледно. И, видимо, он правильно поступил, отказавшись от одновременной публикации. Прошло некоторое время, обстановка изменилась, и стихотворение так и не было опубликовано. Но оно дождалось своего часа: Катенин направил Анненкову свои насквозь лживые «Воспоминания о Пушкине», в которых автор воспоминаний так и не сумел скрыть своей неприязни к поэту. К этому времени Катенин был совершенно забыт читающей публикой, и публикация Вяземским антикатенинского «Александрийского стиха» в 1853 году может объясняться только тем обстоятельством, что ему стало известно содержание «Воспоминаний».
И снова историки литературы могут предъявить мне претензии по поводу трактования этого произведения как «антикатенинского». Здесь могу сослаться только на самого Вяземского, который для узнаваемости Катенина как объекта пародии объединил контексты «Александрийского стиха» и «Домика в Коломне», поместив в качестве эпиграфа часть строфы из произведения Пушкина:
