Не прошло и двух часов, как Мохаммед преобразился. Он уже забыл, как пахнет мыло, какими чистыми и отглаженными могут быть рубашка и брюки обычной, а не три четверти длины, что вместо разновеликих деревянных сандалий-стукалок на босу ногу можно носить носки и кроссовки, быть аккуратно подстриженным, побритым и сытым не только хлебом и водой. Едва ли не каждый боевик в лагере оглядывался на него и не узнавал. А он, вознося благодарственные молитвы Аллаху, мучился, искал и не находил ответа на один-единственный вопрос: что еще задумали бандиты, какое изуверство, для чего вернули ему человеческий облик?

Рано утром он уже был у командирской палатки. Здесь же толпились полтора десятка вооруженных боевиков, с интересом разглядывавших цивильно одетого и безоружного Мохаммеда. Вскоре они вошли в палатку, больше часа о чем-то совещались, затем с деловым видом рысью разбежались по лагерю. Через четверть часа после их ухода позвали пленника. Он вошел и встал у полога, привычно опустив голову. На сей раз в палатке было трое – все знакомые лица: полевой командир Хашим, штабист и Ибрагим.

Хашим смерил вошедшего придирчивым взглядом и удовлетворенно прищелкнул языком.

– Теперь твоим хозяином будет Ибрагим, – назидательно, командирским тоном заговорил он. – Слушаться его и выполнять все команды. Попробуешь сбежать – убьют, как собаку… Сам стрелять умеешь?

– Нет, – отрицательно мотнул головой Мохаммед.

– Научим! – буркнул Ибрагим.

– Имей в виду, через три часа выезжаете, – сказал Ибрагиму штабной. – И денег ему, – он мотнул головой в сторону пленника, – не давать! Все. Да поможет вам Аллах!

– Аллаху акбар!

Наука стрельбы тяжело давалась Мохаммеду. Курок приходилось нажимать средним пальцем, невольно уводя ствол автомата или пистолета в сторону, а обрубок указательного пальца болью реагировал на отдачу после каждого выстрела. О меткости не было и речи, но невольник научился хотя бы заряжать оружие, совмещать мушку и целик с мишенью, задерживать дыхание на момент выстрела. Ибрагим злился, дико ругался, но ни разу не ударил Мохаммеда.

Через три часа, плотно пообедав, вся команда собралась у подъехавшего к штабу автобуса. Теперь пришла очередь изумляться Мохаммеду. Все бандиты были в гражданской одежде, подстриженные, без бород – лишь полоса светлой, свободной от загара кожи от уха до уха выдавала недавнее присутствие растительности на лице, с небольшими дорожными сумками (такую же с минимальным набором необходимых на несколько дней вещей выдали пленнику) и… без оружия. Вскоре из палатки вышел Хашим в сопровождении Ибрагима и «полкового имама». Полевой командир пожал руку и обнял каждого боевика, взглянул на стоявшего поодаль Мохаммеда, что-то сказал имаму, который картинно вознес руки к небу, прочел напутственную молитву, после чего вся команда во главе с Ибрагимом разместилась в автобусе. Пленника усадили на самое последнее сиденье, подальше от группы, но он постоянно чувствовал на себе пристально-следящий взгляд кого-нибудь из боевиков. Куда поедет автобус, зачем, для чего?.. Мохаммед не знал, но искренне радовался тому, что покидает (знать бы только, на сколько) этот ад.

Ехали долго, весь день, вечер и всю ночь. Пока ночная темень не затушевала серыми тонами, а потом не окунула в густую и вязкую черноту придорожный пейзаж, Мохаммед с интересом смотрел в окно, потом уснул. Растолкали его рано утром в каком-то небольшом городишке. Автобус стоял в захолустном, огороженном с трех сторон глухим забором дворе. С четвертой стороны был фасад небольшого двухэтажного строения.

Вся команда вышла из автобуса и направилась в дом. Разместились на первом и втором этажах, пленнику достался подвал без окон.

– Отсюда – ни ногой, – предупредил Ибрагим. – Вечером опять поедем…

В душном и темном подвале Мохаммед нащупал какие-то картонные коробки, разложил их на земляном полу, улегся, вытянулся до хруста в костях и приятно-легкой боли в мышцах и снова уснул. Казалось, он отсыпался за все бессонные ночи долгих месяцев каторжного плена и мог бы спать еще и еще. Так он и сделал.

Подняли его на закате, когда солнце с двух сторон обгладывало стелющимися по земле лучами минарет местной мечети. Наскоро поели: боевики – за общим столом, пленник – в стороне на каком-то ящике, и опять – по своим местам в автобус.

Спать не хотелось, и в полутьме салона Мохаммед стал разглядывать плечи и затылки своих попутчиков. Он насчитал их шестнадцать человек вместе с водителем – крепких молодых кобелей примерно от двадцати с небольшим до сорока лет. Видимо, днем все они были в городе и сейчас спали.

В голове Мохаммеда шевельнулась мысль о побеге. Но куда бежать? Без денег, без документов, практически без еды и в абсолютно незнакомом месте. К тому же у прохода на первом кресле рядом с дверью для пассажиров, сменяя друг друга через каждые два часа, сидели надсмотрщики с единственной, как показалось пленнику, задачей – следить за ним и только за ним.

Далеко за полночь однообразная дорога и сон сморили пленника. Но спал он не очень долго. Проснулся, когда утро уже не таилось за горизонтом. Поначалу осторожно, крадучись, оно выглянуло из-за гор, протиснулось сквозь перья туч и расцвело всеми цветами жизни, засверкало солнечными лучами, зашумело пыльной листвой придорожных деревьев: смотрите, я пришло – светлое, звонкое, радостное…

Еще через час к пленнику подсел Ибрагим.

– Держи, это твой паспорт и билет на самолет. – Он протянул тоненькую пластиковую папку с документами.