– Ну ни хрена себе!.. – в удивлении и восторге прошептал шершавой глоткой кок.

– И куда попали? – Старпом ожидал увидеть всполохи взрывов на черном берегу, но кругом ничего, кроме черноты ночи. – Промазали, что ли? – разочарованно произнес он.

– Ага, жди, промазали, – не без гордости, но с долей опасливой осторожности заметил Куздрецов. – Цель-то – за несколько сотен километров…

– Вот это да-а-а, – искренне, как ребенок, восхитился Анатолий.

«Теперь посмотрим, как в нас будут попадать…» – хотел продолжить разговор Александр Васильевич, но спохватился, прикусил язык, воздержался от комментариев.

Тем временем кассеты из четырех труб опустились, заняв свое место, крышки контейнеров закрылись, свежий ветер унес и рассеял над морем дымное облако вокруг судна и шлейфы ракет, и уже ничего не напоминало о пусках мощных «Клабов». Еще минута, и моряки вместе с ракетчиками проворно спустились по трапам в лодки, заранее зная, кто и где будет размещаться в смешанных экипажах. Последним, как и положено, судно покинул Кораблин.

– Пошел! – гаркнул он, и лодки отвалили от борта, а сухогруз продолжал идти на автопилоте заданным курсом к иранскому берегу. Шлюпки заблаговременно были принайтованы к пиратским лодкам, и плавучие тандемы под мерный рокот мощных подвесных моторов быстро уходили в сторону от контейнеровоза, который моментально растаял в ночной тьме.

– Можете поздравить! – от восторга ерзая задом на банке, не смог удержать своего восторга Путилов. – Команду «Берегись, стреляю сыром!» выполнили на «пять с плюсом»! Стопроцентное попадание по цели!

Про сыр если кто и услышал, то ничего не понял, мало ли какой профессиональный жаргон у ракетчиков, да и не до того сейчас было. И давнюю историю о том, как в 1841 году сошлись в морском сражении эскадры уругвайского и аргентинского флотов, тоже никто не знал. А в той исторической баталии, надо же было такому случиться, закончились на уругвайских кораблях гранаты и ядра, но остались на бортовом провиантском складе головки старого пересохшего сыра как раз под калибр корабельной артиллерии. Вот тогда уругвайский адмирал и дал приказ зарядить пушки вместо ядер… сыром и грохнуть по врагу. Благодаря находчивости и смекалке уругвайский флот разгромил неприятеля, а фраза: «Берегись, стреляю сыром!» осталась символом применения чего угодно вместо реальных боеприпасов и победы в абсолютно безвыходной ситуации.

– Ну-ну, – с горькой иронией усмехнулся Кораблин. – Сейчас, Алексей Владимирович, шило достану. Дырку для ордена на вашей рубашке ковырять будем…

Никто, кроме Куздрецова, не въехал в смысл черного юмора кэпа, к тому же всеобщее внимание было приковано сначала к едва различимому, но ежесекундно нарастающему, странному и непонятному гулу вперемешку с ужасным воем. Он накатывался откуда-то из черной небесной пустоты и, казалось, готов был вогнать в тартарары все живое.

– Ложи-и-ись! – не помня себя, заорал Куздрецов. Он узнал этот страшный рев, свист и шипение, знакомое каждому, кто хотя бы раз в жизни испытал ракетно-бомбовый авиаудар. Ракетчики скошенной травой попадали с банок и пластилином влипли в днища лодок и шлюпок, обхватив руками головы; моряки, наоборот, привстали, с любопытством вытягивая шеи и задрав подбородки, пытаясь понять, откуда валится эта напасть, и хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. И вдруг в той стороне, куда ушло их судно, рванул яркий огненный шар, отороченный по краям клубами дымчатой черни, потом еще, и еще, и еще… Грохот взрывов поднял на дыбы вселенную. Несмотря на довольно большое расстояние, ударная волна встряхнула лодки. Теперь и с берега в этот огненный ад летели огни – это ударили ракетные установки береговой линии обороны Ирана, добавляя новые краски ужаса в этот кошмар и жуть.

– Господи, – перекрестился боцман. – А если б мы там были? – И он протянул руку в сторону своего изувеченного в хлам судна.

В ярких всполохах еще можно было угадать искореженный корпус, покосившиеся корабельные надстройки, изуродованные борта, уже вовсю хлебавшие морскую воду, а ракеты и бомбы все сыпались и сыпались на несчастную посудину, словно хотели искалечить ее до неузнаваемости, испепелить, чтобы даже тени от нее не осталось. И судно, скрежеща железом от боли, разрывалось огнем и взрывами, кромсалось на бесформенные куски и уходило в пенящуюся глубину, чтобы там, на дне, обрести покой и забвение.

Уже и ракетчики, придя в себя, стали осторожно выглядывать из-за бортов, чтобы посмотреть на это буйство смерти, и никто не видел, как молча сгреб капитан в кулак свою фуражку, медленно стащил ее с головы и, не таясь, размазал ею по щекам слезы, навсегда прощаясь с самым дорогим, что у него еще оставалось в жизни.

Потом все смолкло.

– Знать бы такое дело, хоть бы рынду сняли, – продолжая пялиться глазами в темноту, проскулил боцман. – Хорошая была посудина, почти новая…

Ему никто не ответил, все были потрясены такой необъяснимо жестокой гибелью судна, ставшего уже родным.

– Смотрите! – крикнул кто-то на впередиидущей связке. – Кажется, к нам…

Прокладывая себе дорогу в предрассветном мареве лучом мощного прожектора, в реве уже слышных сирен к лодкам на всех парах летел ракетный катер.

– Вот сейчас и по нам также шарахнут, и будет полный пипец… – качая головой, обреченно пробубнил себе под нос Петька.

Капитан выжидающе посмотрел на Куздрецова. В ответ тот лишь угрюмо молчал.

Уйти от такой погони не было никакой возможности. Да и куда? На чистой воде они были первоклассной мишенью. Все напряглись, когда увидели