— Тебе не следует гулять здесь одной.

— Почему? Боишься, что из-за валуна вдруг выскочит Дэниел и набросится на меня?

Рид нагоняет меня. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Как и всегда, от вида его прекрасного лица у меня перехватывает дыхание.

— Все может быть. Ты здорово унизила его сегодня.

Я смеюсь.

— А ты вырубил его одним ударом. И сейчас он, наверное, дома, прикладывает лед к своему лицу.

Парень пожимает плечами.

— Он сам напросился.

Я смотрю на воду. Рид смотрит на меня. Я чувствую, как его глаза прожигают мне щеку, и поворачиваюсь к нему.

— Давай послушаем, — усмехнувшись, предлагаю я.

— Послушаем что?

— Какое-нибудь очередное вранье. Ну, о том, что вчера ты просто делал мне одолжение, что на самом деле ты меня не хочешь, бла-бла-бла. — Я машу рукой.

К моему удивлению, парень начинает смеяться.

— О боже. Это что, смех? Люди, Рид Ройал смеется. Кто-нибудь, срочно звоните в Ватикан, у нас тут чудо Господне!

Он вновь усмехается и ворчит:

— Ты невыносима.

— Да, но я все равно тебе нравлюсь.

Рид вдруг затихает. Я начинаю думать, что он так и будет молчать, но тут слышатся тихие ругательства, и Ройал произносит:

— Да, наверное, нравишься.

Я изображаю удивление.

— Два чуда за одну ночь? Настал конец света?

Рид хватает меня за волосы и дергает.

— Хватит уже.

Я подхожу ближе к воде, которая сегодня холоднее, чем обычно. Когда она касается моих пальцев, я взвизгиваю и отпрыгиваю назад.

— Ненавижу Атлантический океан, — объявляю я. — Тихий намного лучше.

— Ты жила на западном побережье? — Риду любопытно, но он не хочет этого показывать.

— На западном, на восточном, на севере, на юге. Мы жили везде. И никогда подолгу не задерживались на одном месте. В Чикаго жили дольше всего, наверное, год. Хотя нет, дольше всего — года два — прожили в Сиэтле, но это не считается, потому что мама заболела и у нас не было другого выхода, кроме как осесть там.

— Почему вы так много переезжали?

— По большей части из-за денег. Если мама теряла работу, мы собирали вещи и ехали туда, где можно было подзаработать. Или она влюблялась, и мы переезжали к ее новому парню.

— У нее было много парней? — В его голосе слышится резкость.

Я не собираюсь ничего утаивать от него.

— Ага. Она часто влюблялась.

— Тогда она никогда не любила по-настоящему.

Я вопросительно смотрю на него.

— Это просто похоть, — пожимая плечами, отвечает Рид. — Не любовь.

— Может, и так. Но для нее это была любовь. — Я умолкаю в нерешительности. — А твои родители любили друг друга?

Наверное, мне не стоило спрашивать, потому что парень застывает на месте и становится похож на статую.

— Мой отец говорит, что да. Но что-то он никогда не вел себя как влюбленный.

Но, по-моему, Рид ошибается. Достаточно послушать, как Каллум говорит о Марии, чтобы догадаться сразу — он очень сильно любил жену. Не понимаю, почему его сыновья отказываются признавать это.

— Вы скучаете по ней, да? — Я перевожу разговор на более безопасную тему, но его лицо по-прежнему остается напряженным.

Рид молчит.

— Нет ничего страшного в том, чтобы признаться в этом. Я скучаю по маме каждый день. Она была самым главным человеком в моей жизни.

— Она была стриптизершей.

Его колкий ответ заставляет меня ощетиниться.