Вскоре Каллум уезжает поиграть в гольф. Он утверждает, что прохождение восемнадцати лунок помогает очистить разум. Я начинаю переживать о том, что мужчина опять напьется, но потом напоминаю себе, что он взрослый человек, а мне всего лишь семнадцать, и прикусываю язык.

Ройалы разъезжаются один за другим. Гидеон возвращается в колледж еще до обеда. Он всегда выглядит счастливее, когда уезжает.

И вот в доме не остается никого, кроме меня. Я разогреваю себе остатки запеканки и размышляю о том, не пойти ли погулять по пляжу.

Прошел только месяц, как я живу у Ройалов, но этот месяц оказался, скажем так, насыщенным. В жизни все время что-то случается. Не всегда хорошее, но я никогда не была одна, и сейчас, оказавшись в одиночестве, я понимаю, что мне это уже не нравится. Здорово, когда у тебя есть друзья и семья, пусть даже эта семья суперпроблемная.

Интересно, не поэтому ли Гидеон продолжает возвращаться домой.

— Ты оставила мне немного этой яичной штуки? — Голос Рида заставляет меня подпрыгнуть.

Я прикладываю руку к груди, чтобы успокоить заколотившееся сердце.

— Ты напугал меня. Я думала, вы с Истоном уехали вместе.

— Нет. — Он входит в кухню и заглядывает через мое плечо. — А что еще есть в холодильнике?

— Еда, — отвечаю я.

Парень игриво — надеюсь, что игриво — дергает меня за волосы и открывает холодильник, чтобы изучить варианты.

Придерживая дверь одной рукой, Рид стоит перед холодильником, вернее, нависает над ним, упираясь другой рукой на шкафчик сверху, до тех пор, пока кухня не наполняется холодным воздухом.

— Какие-то проблемы? — Я отрываюсь от тарелки, чтобы полюбоваться на его сексуальное тело и на то, как перекатываются его мышцы, когда он роется на полках.

— А ты разве не должна сделать мне сэндвич? — Его голос доносится откуда-то из недр холодильника.

— Нет.

Рид захлопывает дверцу и садится за стол рядом со мной. Забрав тарелку с вилкой прямо у меня из-под носа, он разом съедает почти половину запеканки, а я даже не успеваю запротестовать.

— Это мое! — Я протягиваю руку, пытаясь забрать тарелку.

— Сандре бы не понравилось, что не хочешь делиться. — Он удерживает меня на месте одной рукой… опять.

Черт. Мне нужно начать наращивать мышечную массу. Я предпринимаю новую попытку отобрать тарелку, но в этот раз Рид не защищается. Он притягивает меня к себе, и, потеряв равновесие от неожиданности, я оказываюсь у него на коленях, сидя верхом на его широких бедрах.

Рид не дает мне освободиться, обхватив одной рукой за попу и притянув к себе еще ближе. Когда он целует меня, я не могу сопротивляться и отвечаю ему с жадностью, стремясь услышать те хриплые звуки, которые он издает, когда хочет меня.

— Ты ушел утром, — говорю я, когда парень отстраняется. Мне очень хочется взять свои слова обратно, потому что я боюсь, что его ответ снова причинит боль.

— Я не хотел, — отвечает Рид.

— Тогда почему ушел?

Моя гордость растоптана, но моя слабость не отталкивает его. Его пальцы запутываются в моих волосах.

— Потому что я становлюсь слабовольным, когда дело касается тебя. Я не доверяю себе настолько, чтобы остаться в твоей кровати на всю ночь. Черт, да я бы угодил в тюрьму даже за половину того, о чем сейчас думаю.

От его слов мне становится радостно и легко.

— Ты слишком много думаешь.

Парень издает какой-то неразборчивый звук — то ли нетерпеливый, то ли скептический, то ли полный юмора — и тут же целует меня. Скоро поцелуев становится мало. Я тяну за нижний край его футболки. Его руки гуляют по всему моему телу — под футболкой, под резинкой трусиков. Я льну к нему, в поисках освобождения, которое могу получить только от Рида.

Какой-то шорох в доме заставляет нас отпрянуть друг от друга.

— Ты слышал это? — шепчу я.