— Подожди! — грубо отмахнулся сын.

— Это ещё что такое? — возмутился папа.

— Не сейчас, не сейчас! — юноша вскочил. Стал ходить вдоль озера. — Не отвлекайте, — прошептал он.

Настойчиво ловил витающие перед ним кусочки пазла. Прикладывал один к другому, потом в раздражении отбрасывал. Решение было где-то рядом.

— Если и первый рисунок считать приметой, получается семь примет. Оторванный клочок от рисунка. Что же там было?.. Семь примет. Седьмое июля. Июль — седьмой месяц, — вслух шептал Артём. — Что это даёт?

— Чего ты там бубнишь? — усмехнулся Сергей Николаевич.

Артём не обращал на папу внимания.

— Решение должно быть на виду. Как золотые часы Видока. Не в стене, не в полу, а на столе, прикрытые газеткой. Дедушкин кабинет…

Юноша в отчаянии пнул гальку под ногами. Предчувствие ушло. Теперь ему опять казалось, что он бесконечно далёк от разгадки. Если она и была рядом, то он её не увидел.

После обеда Сергей Николаевич вновь обвинил маму в том, что она плохо перерисовала последний рисунок, что на оригинале наверняка были какие- то дополнительные указания, которые он в Кырене просто не заметил — был слишком занят подготовкой к экспедиции.

— Может, в папином кабинете осталось что-то ещё? — обиженно спросила Марина Викторовна.

— Не было там ничего. Я всё обшарил. Даже стенки простучал. Стол, книги, сейф… — Сергей Николаевич неожиданно замолчал.

— Ты чего?

— Там ещё были эти… ну, как их… оригами. Помнишь?

— Ну да. Журавлики… — Марина Викторовна встала. Увидела, с каким отчаянием на неё смотрит муж.

— Плохо…

— Что? — не понял Тюрин.

— А то! — раздражённо ответил Сергей Николаевич, будто профессор был виноват во всех его бедах. — Старик Корчагин мог сложить из последнего рисунка чёртового журавлика! И повесить его над столом, у всех на виду…

— Как Видок, — прошептал похолодевший Артём.

— Проклятие, — не успокаивался папа. — Как же можно было так… Ведь там, в этих драных журавлях могли быть ещё какие-то записи, как я сразу…

Артём достал из-за пазухи мятого утаргалжина.

— Что это? — потрясённо спросил Сергей Николаевич.

— Я взял одного. На память.

Минутная тишина. Все настойчиво, с трепетом всматривалась в птичку-оригами.

— Что же ты молчал? — с дрожью прошептал папа.

Бережно взял утаргалжина. Положил на землю. Присел рядом. Аккуратно, боясь порвать ветхий листок, принялся его раскладывать. Один разворот за другим… Тюрин и Марина Викторовна встали над ним. Смотрели, нетерпеливо дыша через приоткрытые рты.

— Не загораживайте свет, — по-прежнему тихо попросил Сергей Николаевич, будто громкий звук мог испепелить слабую птичку.

— Ещё чуть-чуть.

— Давай же…

Папа разложил на земле мятый листок.

Ничего.

Ни единой надписи. Даже чёрточки не было. Чистый листок. Тупик. Ещё одно неверное решение.

Сергей Николаевич, весь вспотевший, едва сдерживавший дрожь, не торопился отчаиваться. Просветил листок на солнце. Поднёс к углям, нагрел его.

Ничего.

— Чёртова птица! Будь ты проклят, Корчагин! — заорал Сергей Николаевич. Взбесившись, изорвал в клочья бумажку, бросил её в сторону озера так, будто бросал тяжёлый булыжник, но обрывки только разлетелись вялым салютом, осели на его голову и плечи.

Артём не смотрел на папу. Сдавил в кулаке дедушкин амулет и думал. Недавнее предчувствие близкой разгадки вернулось.

«Семь примет. Седьмое июля. Июль — седьмой месяц. Решение — на виду. Утаргалжин — птица, помогающая путнику, когда тот заблудился, когда оказался в тупике и не знает, куда идти дальше. Птица прилетает и указывает путь».

— Ну конечно! — закричал Артём.

— Что? — с безумием и надеждой в глазах спросил Сергей Николаевич.