— Марин, при чём тут статья…

— Это был наш план, — спокойно промолвил Артём. — Мама срисовала приметы. Все. Нагибины остались в дураках.

— Да, — кивнула Марина Викторовна. — Если б ты был чуть более внимательным, обратил бы внимание, что я на удивление долго рисовала для них четвёртую примету.

Юноша заметил, до чего пристально, почти злобно монгол посмотрел на рисунки в маминых руках. Взгляд был мимолётным, быстро сменился безразличием.

— Нельзя останавливаться, — Джамбул зашагал вперёд.

Все последовали за ним.

— Ты молодец, — Сергей Николаевич сдержанно потрепал сына по голове. — Надо было сразу сказать. Я уж думал, мы остались без примет.

Артём пожал плечами.

— Ладно тебе, не дуйся. Ты правда молодец. Мы должны найти золото Дёмина. Ради твоего дедушки. Ради твоей мамы. Нельзя же после всего случившегося возвращаться с пустыми руками, так и не узнав, что там нашёл наш Корчагин… У тебя был хороший план. Просто нужно было предупредить меня. Ты спас приметы. Я спас записи Корчагина. Вот, — Сергей Николаевич показал замотанные в пакет листки. — Правда, дневник остался у Нагибиных, ну так в нём ничего важного нет.

Папа хотел сказать что-то ещё, но в это мгновение их нагнала Солонго. Девушка повела Джамбула вперёд, по каменному хребту, остальные поторопились за ними.

Небо утратило чёрную тяжесть, но по-прежнему было затянуто облаками. Справа от хребта начинался спуск к реке, через которую этой ночью бежали пленники, а слева стыло настоящее море тумана. Его берег начинался у самых ног Артёма. Туман был молочно-белым и настолько густым, что не удавалось заглянуть в него даже на несколько шагов вперёд. Юноша не мог сказать, идёт ли там хребет на возвышение или так же, как справа, уходит вниз.

Солонго о чём-то спорила с отцом. Джамбул явно не соглашался с тем, что она говорила.

— О чём они? — Сергей Николаевич спросил Тюрина.

— Не знаю, — пожал плечами профессор.

— Ты ж у нас знаток монгольского!

— Они говорят не по-монгольски, — профессор на ходу пощупывал щетину, пучками поросшую у него на подбородке.

— На бурятском, что ли?

— Нет, не на бурятском.

— На каком же тогда?

— Не знаю, — как-то уж чересчур самодовольно отмахнулся Тюрин. — Но это интересный язык. Красивый…

— Ну тебя, — Сергей Николаевич в свою очередь махнул рукой, подумав, что профессор окончательно потерял рассудок.

Ветер донёс до беглецов обрывки слов и цокот копыт. Погоня уже была на этом берегу. Нагибины поймали коней и взяли след.

— Туда! — неожиданно скомандовала Солонго, указывая на туман.

Джамбул что-то строго сказал ей.

— Иначе нас всех схватят! Это единственный шанс! — девушка отвечала по-русски.

Когда цокот копыт и грубые окрики усилились, монгол кивнул:

— Идём.

Он первый вошёл в туман. Сразу утонул в нём по щиколотку, затем — по колено, наконец скрылся целиком. По эту сторону хребта тоже был спуск. Остальные последовали за ним. Старались идти поближе друг к другу, чтобы не потеряться.

Сумеречная мгла. Артём вытягивал руку и видел, как она тает. Не было ни гор, ни утреннего солнца. Только влажный туман. Всё стало воздушным, лишённым граней и точек опоры. Вечная свобода, в которой нет жизни — ей тут не за что зацепиться. В таком мире невозможно даже пари_́ть. Здесь можно лишь падать. «Но о падении скоро забудешь, ведь никогда не упадёшь, не разобьёшься. Навсегда зависнешь в тумане, сам станешь туманом, — не то думал, не то шептал Артём. — Там, где нет граней, нет и человека. Такая марь пугает больше, чем замкнутый вид гор. Лучше видеть стены тюрьмы, в которую угодил, чем тонуть в мутной лживой свободе. Интересно, что бы дедушка сказал в ответ на такие мысли?»

Поначалу шли медленно. Нужно было привыкнуть к мгле. Артём держался за полы папиной куртки, папа не выпускал руки Марины Викторовны. Мама шла вслед за Джамбулом и Тюриным. Где была Сол, никто не знал. В следующее мгновение все замерли. Впереди, из самой глубины тумана, донёсся резкий, пронзительный крик.

— Что это? — со страхом прошептал Артём.

Ему никто не ответил.