Тюрин замахал на него руками, весь скривился, будто разжевал что-то кислое.

— Потому что хочу жить, — ответил Толжанай.

— Не понимаю.

— Олохой говорит, у каждого свой путь. Нужно только почувствовать его. Узнать, как утки знают, где вить гнездо, а где умирать. Как олень чует, где показался первый мох, где ждёт добрая важенка[51], а где таится чехба — злая и коварная росомаха. Я почувствовал, что мой путь — остаться здесь.

— Но куда все уходят? — спросил Артём.

— Назад.

— Назад — это куда?

— Вам не понять.

— Ну хорошо… — начал Сергей Николаевич, но Толжанай его перебил:

— В городе узнали о нас. Газета напечатала карту и рисунки, по которым нас можно найти. Саян-мерген не сдержал слово. Теперь это убежище небезопасно.

— Газета? — охнула Марина Викторовна и с удивлением посмотрела на мужа.

— Я должен был, — прошептал он. — Я не мог… Это был залог, иначе не было бы экспедиции. Но я… я не знал, что он всё опубликует. Мы договаривались, что он дождётся…

— Я вернулся из города с подношениями большого мира, — продолжал урух. — Но про газету Олохою не сказал. Понял, что нужно уходить. У меня мало времени. Скоро вернутся все дети своей Матери. Гускуны принесут последнюю весть. Покинут города и сёла. Им больше не нужно терпеть разлуку с Матерью.

— Как же так… — Тюрин сжал кулаки. Почувствовал, что великое открытие уплывает из рук. Но потом приободрился. Понял, что первооткрывателем таинственного племени запишут его наравне с Корчагиным.

— Я знаю, что карту и рисунки газете отдал ты, — Толжанай по-прежнему не поворачивал головы, но все поняли, что его слова обращены к Сергею Николаевичу. — Саян-мерген многое знает. Я говорил с ним. Он тоже предчувствует, но ещё не уверен. Я тебя не виню, чужак. Так было начертано. Олохой говорил. А я его услышал.

— Чего же ты от нас хочешь? — удивился Сергей Николаевич.

— Я знаю ваш мир. И готов в нём жить. Я не могу уйти к Матери.

— Почему?

— У дорго не должно быть детей.

— Ты же говорил, тебе всё осталось от отца, а тому — от твоего дедушки…

— У дорго не должно быть детей по крови. Только дети по знанию — дети, отмеченные Олохоем. Дети, узнавшие Мать. У дорго нет семьи. Но у Толжаная может быть жена, может быть дочь.

— Не понимаю…

— У тебя там, в нашем мире, появилась женщина? — догадался Тюрин.

— Моей дочери два года. Мать не пустит дорго к себе. Она всё видит. Я не сказал Олохою. Никто не знает. Даже гускун. Я буду один. Урух-Далх уйдёт, а я останусь.

— Ты говоришь это так спокойно, без сожаления… — удивилась Марина Викторовна.

— Мы все знали, что это случится. Много веков мы охраняли свой дом. В последние годы становилось сложно. Всё больше людей шли в горы. И саян-мерген дважды ошибся. Но нам не страшно. Люди могут думать, что загнали нас в тупик. Но мы только живём на пороге нашего дома. Он и далеко, и близко одновременно. Исход будет кратким.

— А ты?

— А я пойду с вами. Проведу вас через горы. И буду жить с дочерью и с женщиной из вашего мира. Она меня ждёт. Но мне нужны деньги.

— У тебя есть золото, — заметил Сергей Николаевич. — Ты мог бы забрать…

— Оно принадлежит Матери, как и всё в этой долине. Я не прикоснусь к нему для себя. Но вы поможете мне. Я знаю, вам нужны истории. Вы заплатите, а я расскажу всё, что знаю.

— И про Книгу судеб? — вкрадчиво спросил Тюрин.

— Всё расскажу. И даже приведу сюда людей. Мне будут платить, а я буду говорить. Это поможет мне в вашем мире.

— Ты не хочешь брать золото, но готов открыть все тайны своего племени? — Сергей Николаевич видел, как раскраснелся Тюрин, как отчаянно делает ему знаки замолчать, однако не мог не спросить об этом.

— Когда Урух-Далх уйдут, это уже будет неважно. Всё станет словами. А слова — как песок. Их разносит ветер. Олохой уведёт детей к Матери. К ней