Дно в тоннеле было ломаное, со множеством рёбер и углублений. Из стен выпирали камни, будто сложенные из тонких рваных пластин. Всюду — трещины, провалы, щербатые борозды. Здесь не было даже полуметра ровной поверхности. Всё — скособоченное, вывернутое.

Беглецы продвигались медленно. С опаской делали каждый шаг. Старались не отставать от Сергея Николаевича. Папа светил себе в ноги, потом беспокойно шарил лучом по стенкам, боялся пропустить нужный поворот. Он не знал, куда идти. Подозревал, что без проводника тут легко заблудиться. Единственной зацепкой были последние слова умирающего Толжаная и то, что проход должен быть небольшим, не так давно проделанным в каменном обвале.

Темнота с каждым шагом становилась более плотной. Фонарь светил всё ярче.

Артём оглянулся. Вход в пещеру отсюда выглядел корявой пастью мифического хищника. «Жаль, что я не умею рисовать, как дедушка. Получилась бы хорошая картина. Вид изнутри. В нависающих зубьях, в торчащих по бокам скулах передать напряжение, ожидание того, что пасть закроется, стены сойдутся, раздавят нас до костей, опустят на дно своих скальных колодцев, чтобы там переварить». Юноша поёжился от такой мысли.

Тоннель расширился, вырос в просторный зал. Сергей Николаевич долго стоял на его пороге, свет фонарика суетился по стенкам.

У порога опускалось углубление с острыми пиками камней. В центре зала возвышался ледяной горб — покатый купол мутного льда. За ним виднелись два выхода. Слева — коридор, уводящий в необозримую глубину. Справа — малый ход под самым сводом, к нему нужно было карабкаться по ледяному накату.

В пещере было холодно и влажно. Пахло известняковой сыростью. Марина Викторовна тесно обняла себя руками и чуть приплясывала на месте.

— Идём уже, — прошептала она.

— Сейчас, — ответил ей муж.

— Почему за нами никто не бежит? — спросил Артём.

— А тебе что, стало скучно?

— Просто удивляюсь.

— Наше дело — спасаться. Будем тут размышлять — никогда не найдём выход.

— Они же не знают, что тут есть проход, — предположила мама. — А их старейшины все на церемонии. Так что решили подождать нас у входа. Думают, что всё равно никуда не денемся.

— Денемся-денемся, — буркнул Сергей Николаевич и шагнул вперёд.

Папа шёл медленно, выверяя каждый шаг. Пугался мрака вокруг, торопился разогнать его фонарём, отчего светил дёргано, перебегая лучом с одного места на другое.

Все камни тут были выщербленными, будто металлическими, с жёлтыми пятнами.

На стенах серым мхом проросли комочки льда. Приглядевшись, Артём понял, что они собраны из множества острых кристалликов, словно рассматриваешь в микроскоп какую-то молекулу.

Здесь стояли гладкие ледяные надолбы, высились известняковые сталагмиты — уродливо изогнутые, будто сплетённые из нескольких отдельных кусков. Свод был высоким, не меньше десяти метров. Из расщелин свисали тяжёлые кургузые сталактиты.

Сергей Николаевич приблизился к ледяному горбу в центре зала. Провёл по шершавой поверхности пальцем. Прошёлся вдоль его кромки и замер:

— Это ещё что?

— Господи, кошмар какой! — воскликнула Марина Викторовна.

Краткое, торопливое эхо пробурчало её слова и тут же стихло.

— Мишань, что это? — не успокаивался Сергей Николаевич.

В ледяном горбе были выбиты углубления, на дне которых лежали продолговатые белоснежные мешочки. Они выглядели неприятно, напоминали внутренности большого животного.

— Удивительно, — прошептал профессор с восторгом. — Это молочные колбасы.

— Что? — не поняла Марина Викторовна.

— Запас оленьего молока. Его залили в очищенные оленьи кишки и заморозили. Для урухов это как морозильник. Тайник на случай голодной зимы. Артём?

— Да?

— Кажется, у тебя был нож.

— Зачем тебе? — удивился Сергей Николаевич.