Грейс торопливо вымылась. Она дорожит жизнью, ценит каждое мгновение ее. Из кожи вон лезет, чтобы помочь другим. Ведь именно этого ждет от нас Господь – заботься о ближнем, а об остальном позаботится Он сам. И казалось, сработает; Билли уже готов был уехать, он ведь почти поступил в колледж, новая жизнь, ее же так запросто не спустишь в унитаз, но он решил остаться. А может, никуда и не собирался вовсе. Этого она никак не могла взять в толк: он же любил футбол и получил шанс продолжать играть. Возможно, потому что он никогда не стал бы звездой, предполагала Грейс. Думал, что не выбьется в большие шишки. Нет, все сложнее. Футбол задавал ему направление, цель – то, чего она никогда не наблюдала в сыне, он вынужден был ставить себе задачи и заставлять себя, но, как только школа закончилась, Билли удовлетворенно вернулся в привычное детское состояние. Доволен собой, доволен жизнью, счастлив, что о нем заботятся. Что в двадцать лет, что в тринадцать – все едино. Наверное, она всегда это понимала.

Еще карапузом он был чересчур отчаянный, так она это называла, сравнивая его с другими детьми; он отличался от них, да, к его двенадцати годам она уже была уверена. Однажды завернула за угол дома как раз вовремя, чтобы увидеть, как он на полной скорости несется на велосипеде с пригорка прямиком к уступу над ручьем. Сначала подумала, что у него отказали тормоза, но тут же выяснилось, что он делает это специально, – на бешеной скорости он взмыл высоко в воздух над уступом, невозможно высоко, и вдруг выпустил велик из рук, и она зажмурилась. А когда решилась открыть глаза, Билли стоял на другом берегу ручья, разглядывал порванную футболку, а потом поднял велосипед и принялся старательно выпрямлять руль. Обратно он перешел ручей, неся велик на плече, страшно довольный собой. “Господи, молю тебя, – вспомнила она, что подумала тогда, – прошу тебя, Господи, присмотри за моим сыном”. А Верджил, между прочим, даже не отобрал у Билли велосипед в наказание. Хотел, чтобы сын его любил.

Она успела надеть юбку, причесаться и даже подкраситься. Вздохнула и, придирчиво оглядев свое отражение в зеркале, решила, что в полумраке она гораздо больше похожа на себя. Неужели она могла хоть на миг подумать о Джордже Штайнере? Так, не время сдаваться. Ни за что. Это ее сын.

Грейс смотрела, как подъехал Харрис, как он выпрыгнул из пикапа, с виду совсем молодой парень, а ему ведь за пятьдесят.

Она вышла на террасу:

– Привет.

Грейс надеялась, что он подойдет, поцелует, но Харрис остановился на нижней ступеньке. И казалось, всерьез чем-то озабочен.

– Я надеялся хоть немного избавить тебя от неприятностей, – начал он. – Забрав Билли раньше, чем до него доберется окружной прокурор.

– Но.

– Плохие новости, Грейс, хотя что-то подсказывает мне, что ты уже в курсе.

– Он вернулся домой ночью, сильно избитый.

– Другому парню досталось сильнее.

– Тот бездомный. – Она понимала, что это не имеет значения, бездомный человек или нет, но почему-то казалось, что могло бы сыграть роль.

Он кивнул, глядя в сторону.

– Я всегда старался прикрыть его. Ты же знаешь.

– Ну скажи им, что это я. Пускай забирают меня.

– Грейс. Бедняжка Грейс. – Он было сделал шаг к ней, но так и остался на месте.

Скрестив руки на груди, она чувствовала, как застывает в оцепенении.

– Я серьезно, – выдавила она.

Он все же решился подняться на крыльцо. Не зная, как утешить, в нерешительности топтался рядом, наконец попытался обнять, но она оттолкнула его, внезапно разозлившись, не понимала почему, но буквально пришла в ярость.

– Я всегда делал, что мог, – повторил он.

– А что Айзек Инглиш? Он ведь был там вместе с Билли.

– Его не подозревают, и сейчас лучше, чтобы прокурор вообще о нем не знал. Завтра я поговорю с Билли об этом.

– Билли предъявили обвинение?

– Им пока неизвестно его имя, но скоро они узнают.

Лицо Харриса отодвигалось все дальше и дальше, Грейс словно проваливалась вглубь себя, и оттуда, изнутри, совсем другой человек смотрел на мир.

– Я же сказал.

– Речь не о тебе.

– Ладно, Грейс.

Гнев поднимался стеной, она понимала, что надо промолчать, но должна была произнести это вслух:

– Переговорить, словечко замолвить перед судьей, твоим приятелем, с которым рыбачишь вместе, это не костьми лечь.

Он внезапно тоже рассвирепел:

– Да я не просто чертово словечко замолвил. За то, что он сотворил с тем парнем, он должен был получить лет шесть-восемь.