потом идти в Даргас. И не всегда такие встречи оказывались бескровными. Лишь с кораблями Гема, который решил до конца исполнить свой контракт (пусть и под контролем воинов князя и всего лишь два раза, пока это не стало подозрительным), вышло все гладко. Сходили, взяли следующую партию воинов и привезли к Оплоту, сдав в крепкие руки Гаспара Стойкого и его «каменнолобых». А вот с двумя другими капитанами, подданными короны Рузеи, что тоже выполняли прибыльные рейсы, такого не получилось, в результате чего появились первые убитые среди воинов князя.
Урукхаи и андейцы, посетовав на то, что князь в своих стремительных вылазках по захвату кораблей использует только «мышек» и волков, тоже напросились на «дело». Но одно дело убийцы и совсем другое – воины, пусть и такие великолепные, как северяне и жители восточных степей. Там, где бесшумные, гибкие ваиктаироны смогут пролезть вместе со всем своим оружием, не привлекая внимания стороннего наблюдателя, тот же андеец сможет пройти только напролом.
Вот и пошли напролом, в результате чего несколько погребальных костров взметнули ввысь свои горячие языки, унося души воинов прямо в чертоги Парона. Правда, и от команд и пассажиров тех рейсов, среди которых были одни ночники (видимо, вольных наемников в тавернах Рузеи выгребли уже всех), не осталось почти никого. Но даже это не уберегло Магуса и Балора от выволочки, которую, как ни странно, устроил им совсем не князь, а Катаюн с Палаком. Они были так убедительны в своих речах, что после этого командиры северян и урукхаев больше не заикались о своем непременном участии в абордаже судов.
С каждым новым рейсом качество воинов, что шли из Рузеи за легкой, как им казалось, монетой, падало. Все больше среди них было тех, кто лишь назывался вольным наемником. И если уж быть до конца откровенным, даже среди них настоящих «псов войны» было едва сотни четыре. Остальные – зеленая молодежь, едва научившаяся держать в руках меч и решившая, что весь мир теперь ляжет к их ногам. Да непонятные личности, решившие «половить рыбку в мутной воде».
Помимо этого князю каждый день приходилось возвращать к нормальной жизни вайронов-«необращенцев», которых привела Геларе, а на таких сеансах он очень уставал, пусть и не совсем физически, а больше морально. В редком десятке волков обходилось без смерти, и каким бы он ни был черствым, как могло показаться со стороны, пропуская через себя все это, – он выматывался так, словно не один час вел учебный бой со всеми своими волками и «мышками» вместе взятыми. Но поддержка остальных оборотней, их вера в то, что вождь все делает правильно, укрепляла его, и Призрак, стиснув зубы, снова брался за артефакт, возвращая волкам способность к смене сущности.
Часть из них сразу же устремлялась в лес Пограничья и на территории их недавних родственников, чтобы отыскивать своих собратьев по несчастью и вести их в земли будущего княжества. Другие усиливали конные патрули и вместе с ними рыскали по окрестностям. Вели разведку, а заодно приучали лошадей не бояться их звериного обличья. Оружие, правда, им приходилось выбирать из того разнообразия, что накопилось в подвалах замка. Гмара Окалину ожидать в ближайшее время в Оплоте не приходилось. Но и из того, что было в арсенале (а было его уже на пару тысяч, видимо смазкой для клинков, как выразился Магус, должно было стать значительно больше, чем первоначальные пятьсот мужиков), они умудрялись подобрать себе клинки и бронь.
Не успели они разобраться с наемниками, как к Оплоту потянулись первые жиденькие караваны переселенцев, которым даже ненастная погода была не помехой, лишь бы скорее оказаться рядом с князем, слух о котором уже побежал по территориям доживающих последние дни герцогств. И с каждым днем такие караваны не только не заканчивались, а наоборот, их число увеличивалось. Обычный люд бежал от неопределенности к тому, кто сможет их защитить, моля богов лишь о том, чтобы князь Сайшат оказался не тем, о ком говорили раньше – безжалостным убийцей. А таким, каким узнали его совсем недавно жители деревень Левая и Правая, и поспешившие поделиться этим с другими. Ну а дальше людская молва уже сама все решила, побежав по хуторам и выселкам, как степной пожар в сильный ветер.
И пошел народ к Оплоту. Сначала поодиночке и отдельными семьями, а затем целыми хуторами и выселками. Тощие лошаденки тащили хрупкие телеги с бедным скарбом, на котором сидели голодные детишки, взирая на окрестности испуганными глазенками. Ревели исхудавшие коровы, ребра которых были готовы проткнуть натянувшуюся на них кожу. И это были еще зажиточные сервы. В основном у народа за плечами была скудная котомка, не в каждой из которых лежала хотя бы черствая горбушка хлеба.
Но с горем пополам справились и с этим. Крепость была отдана воинам и всем, кто работал в замке, а прибывающий люд быстро заполнял пустые деревушки. Открыли ледники и погреба, и народ, давно не видевший нормальной еды, потихоньку начал приходить в себя и обрастать мясом. Заулыбались женщины, разгладились морщины на лбах мужчин, не знавших, как накормить детей, а последние своим гомоном затопили окрестности.
И все это чуть не рухнуло в один из дней. Отпущенный под честное слово в деревню Левая, якобы для того, чтобы приглядеть себе вдовушку да и осесть на земле, бывший «пес войны» не нашел ничего более лучшего, как просто изнасиловать первую попавшуюся женщину. Как потом говорили сами бывшие наемники: «Этот дурак мог бы выбрать и более легкий способ самоубийства».
А в тот день и они, и новые вассалы князя впервые увидели, что Тьма, живущая в глазах Призрака, может быть материальной. Шагающий широкими шагами к месту преступления Атей, на которое волки уже давно доставили попытавшегося скрыться преступника, был воплощением самой смерти. Именно это увидел в глазах князя бывший наемник и тут же завыл, осознавая, что жить ему осталось ровно столько, сколько времени уйдет у Призрака, чтобы дойти до него. И он оказался прав.
Не было никакого расследования и обвинительных речей. Носы вайронов оказались лучшими обвинителями и видоками, хотя и последних тоже было не
