в силе. Эли перестал с нами быть застенчивым, каким он был вначале, он привык к нам. Он был пионер в полном смысле слова, привез из-за границы целую группу товарищей, которых заставил пойти в болотистую малярийную местность, чтобы осушать болота. Он нес ответственность за бюджет кибуца, был «гизбар» (кассир) и «мазкир» (секретарь), потому что у них не было лишних людей для каждой такой должности. Конечно, ему приходилось физически работать тоже. Рут была на него не похожа; как и ее отец, она была прекрасная работница, но без амбиций и инициативы. Она не любила брать на себя ответственной работы и решения в вопросах кибуца. Иногда мы дискутировали про восьмичасовой день, они принципиально работали восемь часов, а мы без принципов — 16.

Принципы — одно, а действительность другое: их восьмичасовой день превратился в десятичасовой, а когда появились дети, и в гораздо больше, чем десять часов, потому что вечер посвящался детям, которых надо было занимать и потом укладывать спать.

В противоположность всякой «беззабочей жизни», как говорила наша старая нянька, я себе выбрала профессию с «12-го Мизере» (выражение одной моей швейцарской коллеги). Языки иностранные, гигиена, хозяйство, психология, вернее психопатология, бухгалтерия, декорация дома и сада, постройки и починки, покупки и товароведение, калькуляция, знание бюджета и разных финансовых оборотов, умение обращаться с персоналом, распределение рабочих часов — то, что у нас называется «сидур авода», светскость, сохранение внешности, собственной физиономии и фигуры и туалета, чтобы не было ни слишком много и ни слишком мало, общественные связи, правильный подход к больным и к коллегам, помощь мужу в его карьере, варка и работа в доме, в случае, если нет достаточного персонала, подача первой медицинской помощи и радикальное знание диеты.

Я даже научилась в нужде починить инсталляцию и открыть менхоль[598] в саду, если не было под рукой инсталлятора. Это уже не 12, а гораздо больше «Мизере» и не мизере.

В Палестине еще ко всему этому прибавляется слабый кредит, тяжелые проценты, которые иногда превышают заем, почти хроническое отсутствие оборотного капитала, хамсины, которые плохо влияют на здоровье и настроение, малярия, харара и амебы. Все это на почве пионерской неподготовленности, непривычки, отсутствия традиций, наследственных капиталов и недвижимости. Почти с начала, «с брейшит», «от ничего ко всему»[599]. Пусть нашим детям живется легче, какой бы путь они ни выбрали!

Я по вечерам снова начала себя чувствовать очень усталой, и меня на короткое время экспедировали в «мой» Иерихон.

Я снова жила у своей «матушки». Теперь я нашла много улучшений: маленький ручей был вправлен в бетонное русло, и оттого весь Иерихон выглядел гораздо чище. Правительственная субтропическая станция на этот раз управлялась еврейским агрономом и превратилась в настоящий рай. Терновые заборы во многих местах были заменены железной изгородью.

За обедом в отеле я сидела с гречанкой, которую знала из моих прежних приездов, теперь она тоже была выкрашена заново: в рыжий цвет. Ее друг исчез, и его заменила собачка. Она хотела у меня найти сочувствие к тому, что в страну приехало слишком много «немцев» (немецкая алия), и из-за них, мол, увеличивается дороговизна. Даже у арабов цены на труд повысились. Я ее успокоила, что мы ждем гораздо большую иммиграцию и что повышение «standard of life» неизбежно. Она надулась, и на этом наш разговор закончился.

Ариха, как здесь называют Иерихон, служит для мелкой арабской буржуазии курортом и местом отдыха. Те женщины, у кого много детей, если не могут себе позволить зимой ездить в Каир или за границу, приезжают в Иерихо, снимают дачу или комнату в отеле и устраиваются на всю зиму. Кроме того, их мужья приезжают на все праздники на своих машинах, также английские чиновники со своими дамами. В отелях идет довольно крупная игра в карты, питье виски и проч. Самые богатые эфенди имеют здесь свои виллы, которые они держат весь год, со слугой и его семьей, чтобы берегли дом и прислуживали при случае. Сюда на кебаб и шашлык они приглашают гостей и здесь устраивают политические съезды и конференции всей гуссейновской партии[600] с Муфтием во главе.

Женщины большей частью толсты и бесформенны, выкрашены и безвкусно одеты, если они не закрыты чарчафом [601]. Так и богатые, и средние, и бедные. Они ленятся ухаживать за своими детьми. У богатых есть несколько нянек, у бедных дети валяются на улице, и не раз бывало, что я почти из-под автомобиля вытаскивала ребенка, которого мать не уследив пустила на середину улицы. При этом она закатывает истерику, но через пять минут снова выпускает малютку из-под своего надзора.

Последняя мода у них была — вязать пестрые свитера, и на это и еще на болтовню уходит вся зима. Я думаю — годы. Те дамы-европейки, которые знают арабский язык, мне рассказывали, что главный интерес и тема, которая их захватывает — как научиться у европейских женщин употреблять превентивные средства, чтобы не рожать столько детей.

К счастью, я не настолько хорошо говорила по-арабски. Мужчины с женами при людях почти не разговаривают, играют в шашки, в дамки и шеш- беш[602] и шахматы, курят сигары, папиросы, кальян, пьют черный кофе.

С одной важной еврейской дамой мы сделали визит местному помещику, Измаилу Бею, который угощал нас чаем с ликером, сирийскими глазированными фруктами и папиросами. Он уверял меня, что во время беспорядков 1929 года он был за границей и был нейтрален по отношению к евреям. Он очень постарел, и я подумала, <как всегда,> что это будет наш последний визит к нему.

Среди русских имеются не только монахини, но и кое-какие эмигранты. У одного из них я покупала молочные продукты от коровы, так как козье и овечье молоко и сыр я не переносила. Также свежие яйца из-под курицы. У него и его жены была довольно приличная ферма, домик с садиком и курятник, коровник и огород. Я им иногда приносила русскую газету «Последние Новости», чем их очень «обязывала», как он выражался. Большая русская печь, в