нападений.

И когда он подошел к Гарди, я остановилась, как вкопанная, останавливая и того, кто вел меня к спасительной защите дома. Шаг — и Хаук уже рядом с ясновидцем, нависает над спокойной, улыбающейся жертвой.

Мгновение, и его ладони обхватывают голову Первого — одна под подбородком, вторая на затылке. И противный хруст ломающейся шеи врывается в сознание. Он кажется странно тихим на фоне криков и стенаний, но я четко различаю его, как и удивленный вздох Иры в метре от меня и свист удаляющегося щупальца Хаука.

На глаза наворачиваются слезы — бестолковая реакция, и я понимаю это.

— Ира, — шепчу я. — Ну как же так…

— Идем, — велит Влад. — Скорее.

Я разворачиваюсь к крыльцу. До него несколько шагов, но они отчего-то кажутся марафонской дистанцией. Долгим путем, и я не уверена, что мне хватит сил его пройти.

У самой кромки защиты Алекс и Роб шепчут что-то и посылают в сторону Хаука незнакомые пассы. Прямо передо мной спины Риты и Глеба. Они бегут, держась за руки, а над ними карающим огнем — щупальце Хаука. Приближается неминуемой смертью.

— Глеб! — кричу я. Не знаю, зачем. Наверное, это бессмысленная попытка спасти, помешать убийце. Только вот крики не умеют останавливать Первых охотников…

Зато кое-что другое умеет.

Рита развернулась, раскрыла ладони и швырнула в щупальце пламенем — чистый огонь, который тут же охватил оружие охотника, заставил замедлиться. Отпрянуть. Несколько мгновений, спасающих жизнь. Шаг — и Рита с Глебом за стеной защиты, запыхавшиеся, но живые.

Три широких шага Влада и пять моих — и мы присоединяемся к ним, и я тут же утопаю в крепких объятиях Глеба.

— Никогда, — горячо шепчет он, — никогда меня так не пугай больше, слышишь!

Я киваю и плачу. Мне страшно. Холодно. Промокшая одежда облепила тело. Меня трясет. Рита плачет рядом, вернувшись в свое обычное состояние не-героини.

— Гектор! — кричит кто-то из оставшихся на поле битвы.

Глеб резко отстраняет меня, приникает к границе защиты и явно борется с желанием выскочить туда, в дождь, в бушующую стихию смерти. Бежать, уворачиваясь от пляшущих щупалец, рискнуть всем, чтобы успеть.

Ника стояла на газоне и не глядела в нашу сторону. Смотрела на Гектора с мольбой, с надеждой, а у ее ног, склонив голову, отчего длинные, светлые волосы упали в грязь, на коленях стояла Даша.

Защитница вымоталась. Дышала рвано, глубоко и тяжело. А Ника и воительница альва остались без защиты. Алекс оставил Роба и бросился к ним.

— Потомок Херсира, — усмехнулся Хаук и направился туда же.

— Чертов зверек! — выругался Богдан. Он уже стоял на крыльце, в надежных объятиях защиты, но покинул его без сожалений. Рванул вниз, под дождь, побежал к газону, разбрызгивая лужи.

Все произошло слишком быстро, молниеносно даже, но каждое движение в этой сцене врезалось мне в память.

Размашистые шаги Хаука. Губы Алекса в тонкой линии. Ладони Даши, утонувшие в грязи, в мокрой траве. Застывшие в скорбных позах головки пионов.

Пасс Алекса. Обуглившееся щупальце Первого, недоумение на его лице, сменяющееся злостью. Эмоции Хаука — карикатурные слайды.

И мне вспомнилось, что Алекс никогда не умел рассказывать смешные анекдоты. Смеялся раньше, чем успевал проговорить концовку.

В этот момент только он был на первом плане. Остальные, даже Гектор, ковылявший к ним, волоча правую ногу, даже Эрик, восстановивший, наконец, защиту, даже Богдан, схвативший Дашу за плечи, оторвавший ее от земли — «Давай, блондиночка, вставай! Ты не умрешь вот так» — даже Хаук, разом померкли, вышли из фокуса, размылись дождем.

— Ах ты мерзкий зверь! — зло выплюнул Хаук, собрал три щупальца пучком и вонзил в жилу Алекса…

— Филипп, быстрее! — воодушевленно выкрикнул Глеб вождю хегни, когда ему оставалось пару шагов до крыльца.

Пара шагов — около метра. Но даже такие небольшие расстояния иногда решают все. Филипп упал, уткнувшись лицом в ступени, и правая его рука карикатурно закинулась за спину, которую огладило оружие Хаука.

Злость имеет цвет. Оранжевый, когда ты раздражен. Красный — когда терпеть становится невмоготу. И лишь когда злость достигает апогея, перерастает в чистый гнев, выжигая напрочь остальные эмоции, она становится белой. Ослепляющей.

Жила откликается, бурлит в венах кен, кожа горит, ладони — проводники. Кен, стекая, капает на пол — ему не хватает места в хрупком, неподготовленном теле. И ноги ступают сами — за границу, в незащищенную область, начинающуюся там, где кончаются ступени. Мимо тела Филиппа, который больше никогда не встанет.