Глупо перекладывать свою вину на чьи-то плечи.

Душно. Мучает безумное желание разреветься.

— Надеюсь, ты рад…

Слова першат в горле. Слов не хочется.

Не хочется ничего.

— Я не рад.

Ложь? Очередная попытка покрасоваться, выглядеть благородным? Еле стоит, а туда же…

— Я знаю, кто убьет Хаука.

Говорить о Первых проще. Вспоминать опутывающую липкость видения, отголоски которого все еще стучат в висках. Щупальца охотника — длинные, извивающиеся, светящиеся холодным светом. Боль — минутную, дикую, после которой придет… Что? Искупление?

Бред. Смерть — не искупление.

Наверное, прав был Влад тогда: сольвейги счастливыми не становятся. И я, как доказательство: лишилась наставника, мужа, а скоро и жизни лишусь. Хотя для этого нужно найти девушку…

— Что именно сделала Лив?

— Уверена, что сейчас хочешь это обсуждать? — поморщился Влад, отмахиваясь от заботы. — Тебе не кажется, что нужно поговорить о другом?

— Нет! — замотала я головой. — Не хочу о тебе и… о том, что было у андвари.

Не хочу. Понимаю, что не спрячешься, что поговорить придется. Когда-нибудь потом… Говорить сейчас означает признаться себе: ничего уже не изменить. Признаться, перестрадать, смириться и жить дальше.

Я не готова.

— Так что сделала Лив?

Лив почему-то представлялась мне лучше всего. Темные, до талии волосы, блестящие, шелковистые и гладкие. Испуганные карие глаза. Лицо узенькое, с ямочкой на левой щеке. Карминовые губы. Тонкие пальцы, сжимающие пресловутый клинок. Где его искать? А ее? И что если Хаук нападет раньше?

— Если верить легенде, она сдала Херсира. Подставила, сама того не желая. Потом пожалела, но поздно было — боги прислали Хаука. Ты знаешь, до сегодня я до конца не верил, но вот этот…

Влад замолчал. Застыл, придерживая ребра. И я невольно проследила за его взглядом.

Гарди не было. На его месте остался лишь смятый снег.

Странно, но исчезновение Первого никак не откликнулось во мне. Какая разница, куда он ушел? Исчез? Испарился? Был ли вообще, или нам почудилось?

Был. Темные брызги на снегу — свидетельство его присутствия. Багровый синяк на скуле Влада. Его дыхание — свистящее, тяжелое, полусогнутая спина. Как бы ребра целы остались…

— Тебе нужно показаться Кириллу.

— Пустяки.

Крепится. Ущемленную гордость прячет за деланым безразличием. Смотрит пристально, пытаясь выискать на моем лице последствия случившегося. Только нет их. Пусто. В груди будто дыра, а нее ползут сквозняки, наметает снег, сочится холод.

Нужно идти в дом. Там камин и обогреватели. Там Эльвира, которая тут же примчится отпаивать чаем, будет улыбаться, а от улыбки ее, как в детской песне, всегда становится теплей. Да, определенно нужно в дом.

Я медлила. Стояла и растерянно смотрела на то место, где несколько минут назад злился Эрик. Ждала, что вернется. Пусть бы кричал, смотрел ненавидяще, обвинял, клеймил. Но был бы рядом.

Где он сейчас?

— Лив убьет Хаука?

Вопрос из реальности, и меня вышвыривает из мыслей в зиму.

Холодно. И снова вспоминаются подробности видения. Мой сдавленный крик, почти рычание, хлещущий и порванной жилы кен, который приходится буквально черпать ладонями. Застывший на месте охотник. Отчаяние в его глазах. Тающие секунды, и, если не успею, оступлюсь, все будет напрасно. Дрожащая, как лист на ветру, Лив. Острие ножа, опасно блеснувшее в темноте.

Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.

Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь… Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.

— Она.