— Как удобно, правда? — выплюнул он мне в лицо. — Но, как по мне, жутко несправедливо. Ты ведь пророчица, призвана видеть будущее, а тут такое. Помнить прошлое не менее важно, как считаешь? — И, не дожидаясь ответа, он шагнул к мнущемуся неподалеку Гарди. Схватил его за шиворот и приволок упирающегося ясновидца ко мне. — Ты так любишь говорить о предательстве, о своем благополучно забыла.

Эрик притянул к себе Гарди и прорычал Первому в лицо:

— Покажи ей!

Ясновидец упираться не посмел, поднял руку и положил ладонь мне на лоб.

Картинки были яркими. Сочными.

Ночь. Потолок, разукрашенный тенями. Громкие выдохи. Яростные, честные слова. Тепло губ на губах. Ванильный кен, который…

Я отпрянула. Пошатнулась. Пальцы сами коснулись висков, будто старались пощупать воспоминания на предмет реальности. Воспоминания моими не казались. Словно кто-то нарочно нарисовал в голове картинку и заставлял в нее поверить.

Я ведь замужем и не могла… Или могла?

Взгляд Эрика метал молнии, и их целью была я.

— Что теперь скажешь, пророчица? — спросил он, хотя ответа, скорее всего, не ждал.

— Тебе нужно остыть, Эрик!

Еще одна провокация. Мы с Эриком повернулись к Владу синхронно, и я не смогла сдержать испуганного всхлипа.

Выглядел Влад прескверно. Ссадина на щеке, наливающаяся синим, струйка крови прямиком из виска, рука, которой он придерживал вторую, хриплое дыхание.

— Заткнись! — отреагировал Эрик, сбивая его с ног очередным пассом.

Безумие! А ведь действительно, прошлое умеет убивать. В Эрике, например, оно убивает человека. А виновата в этом я…

— Прекрати! — выкрикнула, шагнула к нему, становясь между ним и притихшим в снегу Владом. Было страшно и больно, хотелось плакать, как маленькой, а еще лучше — убежать туда, где никто не найдет. Спрятаться, пока буря не утихнет и снова не выглянет солнце.

Бежать вот только некуда. И незачем.

— Защищаешь его. Как мило, — едко ответил Эрик и попытался меня обойти, но я ухватила его за рукав.

— Никого я не защищаю. Ты не должен судить его за предательство. Суди виновного, Эрик.

Наверное, это были правильные слова. Если вообще существуют правильные слова в таких ситуациях. Во всяком случае, они остановили Эрика, заставили снова на меня посмотреть — и этот взгляд был другим. В этом взгляде мелькнул испуг — на секунду, но мне хватило, чтобы заметить.

— Я — твоя жена, — сказала я тихо, с силой сжимая кулаки в надежде, что ногти, впивающиеся в ладони, помогут сдержать приближающуюся истерику. — И именно я виновата. Не он, — я махнула рукой в сторону Влада, — не Гарди, не весь мир. Я. И если ты сейчас хочешь кого-то ударить, чтобы выместить злость — ударь меня.

Сознание отреагировало вялой вспышкой страха: а что, если Эрик действительно…

Не смог. Отступил. И голову склонил, разглядывая снег под ногами. Кулаки все еще сжимал, но на Влада, тщетно пытающегося подняться, не смотрел. На меня, впрочем, тоже. Гарди громко всхлипнул и обнял себя за плечи.

Холодно. Ветер хлещет, обнимает гибкими, длинными пальцами, но я его почти не чувствую. Холод, сковавший меня, идет изнутри.

А потом Эрик просто исчез. Только что был здесь, и вот уже нет. Пустое место, истоптанное ботинками, но и его скоро засыплет снегом.

Может, мне все причудилось? И, поддавшись тому же порыву, что и несколько минут назад, я ущипнула себя за запястье.

Оцепенение вызвал мороз. Холодный ветер. Снег, оседающий на плечах пуховой накидкой. Зима сковала мысли.

Что же еще, если не зима?

Кровь на снегу в темноте казалась почти черной, и я старалась на нее не смотреть. Прижимала к виску Влада уголок пледа и глубоко дышала. В глаза ему, к слову, тоже не смотрела. Глаз не хотелось. Ничьих. Взглядов осуждающих, хлестких, которые непременно заставят стыдиться, а ведь стыдиться не стоит. Казнить себя — да, но стыд… Не заслужила я прощения, значит, и стыд ни к чему.

— Ненавидишь меня?

Вопрос тихий, в нем слышится почти не завуалированная мольба.

Ненавижу? Нет. За что? За то, что он, бесспорно, торжествует из-за того, что мой брак развалился? За то, что всегда ломал то, что я строила? За «я же говорил», не произнесенное, но подуманное?