предыдущие несколько лет. Медленно, но уверенно, эти люди возвращали ему человечность. В итоге Эрик стал тем, кого ты знала.

— Предсказание, написанное в книге, изменило его, я поняла. Но я-то тут при чем? Разве не ты пишешь в книге?

— Я — сольвейг и не принадлежу никакому племени. Я не могу писать о нем. В отличие от тебя.

— Хочешь, чтобы я написала для него пророчество?! Но зачем? Эрик мертв давно! Что даст запоздалая запись?

— Запоздалая? — удивился Гуди. — Разве написанное уже не сбылось? — И, пока я приходила в себя от услышанного, добавил: — Я же сказал, это место вне законов времени.

Среди склонившихся к фонтану ив было прохладно. Уютно. Увитая виноградной лозой беседка, кованая скамейка под раскидистой кроной, выложенные разноцветной мозаикой тропинки. И цветы — везде, куда падает взгляд. Ароматные бутоны роз, пышные пионы, остоперые астры, розовые петуньи. Запахи пьянили, от них кружилась голова. От них и от попыток выделить другой — знакомый, затертый памятью, но такой родной аромат. Он принадлежал тому, кто однажды был тут. Ходил по прохладной плитке босиком, умывался в прозрачной воде фонтанчика, прятал раскатистый смех в продолговатых листьях замерших ив.

Когда-то.

Но если время над этим местом не властно, разве это «когда-то» не может превратиться в «сейчас»? На секунду — но мне и того хватит. Теперь, когда я знаю, что все напрасно, что он не вернется…

— Поторопись! — выдернул меня из раздумий голос Арендрейта — он высунулся из-за приоткрытой дверь. — Время на исходе.

— Будто тут знают, что это такое, — пробормотала я.

В доме первого жреца ар было чисто. Плетенная мебель, пестрые занавески, резные ставни на окнах. На подоконниках — цветы. Буйно цветущие фиалки, оттопырившие плотные листья фикусы, величественные орхидеи. По стенам и потолку змеями ползли побеги ярко-зеленого плюща. Посреди квадратной комнаты стоял стол, а на нем — чернильница с торчащим из нее длинным пером и Та Самая Книга.

Арендрейта в комнате не было. Возможно, он прятался в другой, может, не хотел меня смущать. Или же вовсе исчез — это его мир, он живет по его правилам.

Книга была распахнута на середине и манила чистыми листами.

Книга судеб. Там и моя есть. Интересно, ее тоже придумали? Написали сценарий, по которому я жила? Дралась, любила… Венец всего — сегодняшний день. Я сама превратилась в писателя.

Отодвинула стул, присела. Погладила шершавую, плотную бумагу. Взяла перо, но, как ни старалась, аккуратно не вышло — оставила две кривых кляксы на столе. Сам текст получилось вывести красивым, каллиграфическим почерком, я так даже в школе никогда не писала.

И сразу полегчало. В голове прояснилось, дрожь ушла. Только грудь будто расширилась, а в ней — подвешенное на невидимой нити — трепыхалось крохотное, иссушенное сердце.

Наверное, так должно быть. Наверное, так всегда бывает, когда теряешь. И это начало смирения, а со смирением обычно приходит покой.

Обычно… Если со мной так не будет, Гуди обещал помочь.

Выйдя наружу, я ощутила легкость.

Холодно только было, и ни зной, ни раскаленный песок, в который я вошла, раззувшись, холод этот унять не могли.

— Я так долго боролась, — сказала я подошедшему тихо Гуди. Мальчик молчал, будто словами боялся ранить. — Так долго шла, и вот, наконец, пришла. Что теперь делать? Зачем? И почему даже ты не можешь его вернуть? Разве Первые — не сильнее всех нас вместе взятых?

— Ты мне скажи. Ведь это ты уговорила Херсира отступить, а Эрик обманул Хаука.

— Я думаю, сильнее тот, кто не сдается.

Гуди улыбнулся и ничего не сказал. То ли я была права, то ли правду мне знать было слишком рано.

— Барт говорил, это моя миссия. Именно я должна была погибнуть, не Эрик. Ты сам писал об этом, верно? Тогда почему…

— Судьбы нет, Полина. Есть только выбор. К тому же, все мы иногда ошибаемся.

— Барт ошибся?

— Я не вижу твоего будущего. Обо всех сольвейгах знаю, о тебе — нет. Это значит, ты можешь решать. Ты, а не твое прошлое. Не твои грехи, не твои заслуги. Ты — чистый лист теперь. — Он обнял меня, отгоняя холод. Ненадолго. Пусть. — Что напишешь?

Я пожала плечами.

— Не думаю, что из меня получится хороший писатель. Поэтому я просто буду жить. — Вздохнула и отвела взгляд от очередного миража, которыми пустыня щедро делилась. На этот раз это был не Эрик. Девушка. Одетая в мешковатый балахон, она кружилась на песке, и следом за ней из ладоней вились ленты света. Еще один сольвейг, наверное. И еще одна ученица Арендрейта.

Гуди смотрел на мираж беспристрастно. Наверное, это правильно. Прошлое должно оставаться в прошлом.

— Для начала сгодится, — одобрил он мой план и взял меня за руку.

А через мгновение выдернул меня в кевейн и исчез. По-английски, не прощаясь.