отнести в мусорный овраг. Это — обычная работа Нга-Аи, младшей, но обида глушится смирением. В тоне мужа не было нажима, только спокойствие, и за сегодняшний день он второй раз дал понять, что смирения ей вскоре понадобится гораздо больше, чем сейчас. Нга-Эу думает об этом, пока наполняет корзину. Ей очень тоскливо и страшно.

Наверху руки Нга-Аи забирают у неё корзину и относят к оврагу. Нга-Лор молчит, пока младшая не возвращается, а после ласково дёргает её за ухо.

Нга-Эу закрывает третий глаз и воет внутри.

Нга-Лог подталкивает чужака под лопатки. Тот кривится и озирается по сторонам. Шкуры, цветом как ягоды чернеца, плотно облегают его плечи, торс и ноги. Вместо нормальных ушей по бокам головы у него два круглых розовых нароста, похожих на древесные грибы, лоб чистый, безглазый, пустой и ужасающий. Чужак перепуган и что-то бормочет.

Громкая речь.

— Он отвратителен. Я лучше буду есть листья, — брюзжит подковылявший Нга-Тет.

— Ешь. Нам больше достанется, — фыркает Нга-Лог.

Нга-Лор обходит чужака, принюхиваясь, трёт пальцами края его шкур.

— Дурные запахи. Странное племя. Он — не оборот. Нет, есть нельзя… пока что. Нужно узнать, откуда он, и живут ли там такие же нга.

— Он не понимает. Глухой, как старый лесь. Только вопит на Громкой речи.

Братья смотрят в сторону Горы.

— Отправить вестника? — спрашивает Нга-Лог.

— Да. Пойдёшь ты и начертишь знаки.

— Что делать, если шаман откажется?

— Ползай и проси.

Нга-Лог тоже видел, как брат тронул Нга-Аи за ухо. Неужели Нга-Лор уже не хочет ждать цикл, отведённый Нга-Эу?

— Шаман великий, но суровый, — осторожно начинает младший. — Злится, когда часто ходят. Я был совсем недавно, спрашивал, отчего в ручье мрёт скользень… Беспокоить его из-за вырождения? А Нга-Эу нужно сердце. Ты говорил сам.

Нга-Эу робко просится сказать. Старший рычит на них обоих.

— Я решил так! Поэтому иди и делай. Сердце не пропадёт. Мы запрём чужака в тюремной яме и дадим ему стручки.

Нга-Аи просится сказать. Получает кивок и встревоженно спрашивает:

— Он может быть шаманом, раз Громкий. Правильно ли опускать его в яму?

— Был бы шаманом, превратился бы в дым или дерево, и Нга-Лог бы его не нашёл.

Нга-Лог уныло чистит копьё. Ему не хочется идти к Горе, не хочется оставлять Нга-Аи. Видение пальцев, гладящих её ухо, колет глаза, как брошенный ветром песок.

— Нга-Тет умеет чертить знаки, — пытается он напоследок.

— Пока он дохромает к Горе, пройдёт цикл. Возьми коренья, возвращайся к вечеру. Больше не говори, запрещаю.

Нга-Лог послушно умолкает. Нга-Аи спешит к хранилищу, чтобы выбрать самые свежие корни и увязать их в мешочек. Нга-Тет толкает чужака к открытой тюремной яме. Тот не сопротивляется, только оборачивается, вертит головой во все стороны, пытаясь то ли понять, где находится, то ли собраться с силами и предпринять отчаянную попытку сбежать.

— Не крутись, вертихвост! — бурчит Нга-Тет. — Вертихвост без хвоста. Ууу…

Нга-Аи завязывает коренья и протягивает их подошедшему Нга-Логу. Он хочет тронуть её за ухо, но Нга-Аи изворачивается.

— Нельзя. Ты видел. Ты понимаешь?

— Да.

— Отдашь корни шаману. Тут все его любимые.

Нга-Лог благодарит, склонив голову. Устраивает мешочек на поясе, закидывает копьё на плечо. Нга-Лор смотрит вслед брату.

— Хорошо, что есть Тот, Кто Живёт На Горе. Пусть он решает, чем двуглазый станет для нга: нашим рабом, нашей едой или удобрением под наши посевы.

Нга-Лор умеет говорить точно и складно. Все соглашаются. Он снова дёргает Нга-Аи за ухо, не обращая внимания на то, что Нга-Эу опускается на корточки, закрывая лицо ладонями, как полагает оставленной женщине, и начинает вызывать третьим глазом видение погребального костра.