– Ты едва мог говорить со мной.

Он закрыл глаза и сказал:

– Джулия…

– Когда я входила в комнату, ты выходил.

Эдвард опустил голову и сжал челюсть.

– Ты никогда не говорил мне ничего хорошего. Хотя, признаться, и плохого тоже. Просто все твои реплики звучали… добропорядочно, словно ты говорил их, потому что от тебя ожидали подобное.

– Так было проще.

Повернувшись, он прислонился к стене, слегка согнув колено, словно нуждался в опоре. Он был воплощением чистой мужественности, и она ненавидела себя за то, что заметила это.

– Мне было проще, когда ты смотрела на меня с отвращением. Какой мужчина захочет женщину, чьи глаза вспыхивали от отвращения всякий раз, когда она его видит? Когда этого стало недостаточно, я пил, пил и пил, чтобы унять тоску, чтобы показаться отвратительным, чтобы жена моего брата выгнала меня из их резиденции. Чтобы Альберт даже мысли не допускал о том, что я желаю женщину, которую он любит. Женщину, на которой он женился.

Так долго? Он так долго держал эти чувства в себе? Как она и Альберт не догадались? Она прислонилась к оконной створке, нуждаясь в поддержке. В коленях появилась слабость от столь неожиданного откровения. Ситуация казалась нереальной.

– Когда ты понял, что чувствуешь ко мне?

Он поднял бокал, выпил оставшийся скотч, перевел взгляд на окно и прищурился.

– О, какое-то время я не понимал, что со мной. Но та ночь в саду открыла мне глаза. Я подумал: «Она интересует тебя, потому что запретный плод сладок. Поцелуй ее, попробуй ее на вкус и завязывай с этим». Вместо этого наш поцелуй разжег мое желание еще больше.

Она зажмурилась и сказала:

– В ту ночь я приняла тебя за Альберта.

– Я знаю. Я долго не понимал этого. Я убедил себя, что ты ждала меня. Каким же я был дураком! Когда ты назвала меня Альбертом, меня словно молнией поразило. Но и этот факт не уменьшил моих чувств к тебе.

Открыв глаза, она обнаружила, что Эдвард изучает ее. На его лице застыла бесстрастная маска, но в глубине глаз таилась безысходная потребность. Как она могла быть такой слепой? Он вел себя настолько отвратительно, что она никогда не утруждала себя попытками понять его.

– Из-за того, что ты перепутала нас в саду, я решил, что ты можешь перепутать нас еще раз после четырехмесячной разлуки и мне удастся выполнить обещание, данное Альберту.

С тех пор как она вошла в библиотеку, он был честен с ней, как никогда прежде, но в его истории не было никакого смысла. Может, он просто стремился выкрутиться из этой ситуации? Может, все, что он сказал, было ложью, рассчитанной на то, чтобы получить ее прощение и завоевать ее благосклонность? Как она могла поверить ему, если он сделал что-то настолько ужасное?

Джулия нахмурилась и спросила:

– Когда Альберт попросил тебя сделать все, что потребуется, чтобы я не потеряла ребенка?

Он моргнул и переспросил:

– Прости, я не понимаю.

– Я предполагаю, что история о том, как был убит Эдвард, была настоящей, а значит, Альберт умер мгновенно. Правильно?

Он торжественно кивнул.

– Тогда как он мог попросить тебя о подобном одолжении? Как все, что ты сделал, могло быть его просьбой?

Эдвард поднял свой бокал и нахмурился, поняв, что он пуст.

– Однажды ночью у костра он сказал, что, если с ним что-нибудь случится, я не должен сообщать тебе об этом, пока не родится ребенок. Он боялся, что подобная новость может привести к выкидышу. Возможно, он предчувствовал свою смерть.

– Я тебе не верю.

История казалась выдуманной. Он либо лгал о просьбе Альберта, либо не хотел говорить о том, как он умер. Ей стало плохо.

– Он умер не сразу, не так ли?

Опустив бокал, Эдвард сжал его с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Встретившись с ней взглядом, он глухо произнес:

– Как я уже сказал, Альберт умер от первого же удара.

Он не дрогнул, не отвел взгляда. Ей хотелось верить, что смерть Альберта была быстрой и он не чувствовал боли, но это казалось маловероятным.

– Итак, однажды ночью во время случайного разговора он просто попросил тебя притвориться собой, если его неожиданно настигнет смерть?