Это было правдой – рыжая прощалась, но в остальном Папаша ошибся: Рыча прощалась не с городом и не с людьми. Стоя у Дворца Утончённости, Полундра расставалась с ушедшими феями и беззаботной жизнью, с миром, который нарушил Захариус, но и только. Всё остальное она собиралась сохранить.

– Я вернусь, – твёрдо ответила девочка. – И Утончённые вернутся. И все феи и мафтаны. Мы вернёмся.

Она произнесла это громко и гордо, а главное – уверенно. Рыча не надеялась – она обещала, и у неё были на то основания.

– Это наш мир, Папаша, наша Прелесть, и мы никому её не отдадим. Мы прогоним Марево и холод и снова будем смеяться на улицах Френцы. Я обещаю!

Сказав это, Полундра ступила на площадь, подняла с мостовой волшебную кисточку, прижала её к груди, развернулась и, не прощаясь и не оборачиваясь, быстрым шагом направилась вверх по улице Грёз.

Они летели на юг. Быстрее птиц и без устали. Они летели к тёплому океану, в безбрежных водах которого затерялся остров Непревзойдённых. Они летели к прекрасному Коралловому Дворцу, слава о котором гремела на весь мир.

Они летели на юг.

«Бандура» шла выше облаков – Петрович не хотел, чтобы их заметили с земли помощники Захариуса, – и потому чудесные виды Прелести появлялись не часто: то в разрывах белоснежных небесных сугробов мелькнёт озеро, то лес, то часть горы или река… Потом облака исчезли, потому что начались пустыни, которые, в свою очередь, сменились буйной растительностью джунглей.

Они летели на юг.

Путешественники уже знали, что случилось во Френце, у Дворцов и на полянах фей – вся ПрелеСеть только о том и говорила, – и потому настроение на борту «Бандуры» было плохим. Очень плохим. Услышав о вспыхнувших по всему миру Звёздах, Ириска ушла из кабины пилота и долго-долго сидела в салоне, отвернувшись к иллюминатору и, наверное, разглядывая проплывающие мимо облака. Затем вернулась в кресло и тихо спросила:

– Зачем он так поступил?

Потому что искренне не понимала.

– Это война, – так же негромко ответил Петрович. – Теперь Захариус пойдёт до конца.

– Сначала он расправится с феями, потом возьмётся за мафтанов, а затем, наверное, за малые народы, – добавил Страус. – Захариус хочет изменить Прелесть.

– Но зачем? – переспросила девочка. – Разве нельзя жить в мире? Всем нам?

– Он считает, что в Прелести должны остаться только люди.

– Но почему? Что нам делить? Зачем ссориться?

– Даже у света есть тень, – грустно произнёс инженер, стараясь не смотреть на друзей. Как человеку, ему было особенно стыдно за происходящее. – Удомо – тёмная сторона Прелести.

– И ему наверняка помогает Плесень, – не сдержался Страус.

– Мы не знаем точно, – хмуро сказал Петрович, бросив на Дикого недовольный взгляд. – Нет нужды наговаривать.

– Тогда зачем он нападает на фей? – тут же спросил Хиша.

– Может, Захариус мечтает стать королём Прелести, – предположил Авессалом.

– Разве такое возможно? – недоверчиво осведомилась Ириска. – Вы ведь сами говорили, что Прелесть огромна.

– Люди, которые полностью отдались какой-то идее, не замечают препятствий, – со знанием дела ответил инженер. – Захариус поставил перед собой цель и будет идти к ней до конца, чего бы это ему ни стоило.

– Пока что за его мечту расплачиваются феи, – угрюмо заметил Страус.

– Всё изменилось, – покачал головой Петрович. – Удомо снял маску и открыто назвал себя врагом фей. От такого позора ему не отмыться.

– Значит, он действительно хочет стать королём… – протянул Дикий.

– Не станет, – перебила Хишу Ириска. – Если Захариус избавится от Непревзойдённых, в мир придёт Плесень, и всё вокруг станет тёмным.

– Ты тоже веришь, что он служит королеве Гнил?

– Или служит, или не понимает, что, объявляя войну феям, играет ей на руку, – твёрдо ответила девочка. И тут же ткнула пальцем в лобовое стекло: – Что там внизу? Чёрное?

– Проклятье! – выдохнул Петрович, посмотрев в указанном направлении. – Проклятье!

– Это то, что я думаю? – Страус приподнялся с ведра и подался вперёд, собираясь заглянуть в лобовое окно.

– Да, – уныло ответил инженер. – То самое.

– Что? – уточнила Ириска.