– Да проснулись уже, проснулись… Думаю, князю донесли, что мы в городе, и что не просто в городе, а он уже наш. Теперь только ждать, что предпримет.

– Надеюсь, – ответил Верный, – переговоры так пойдут успешнее.

– Нам говорить будет проще, – согласился Никониэль, но в голосе отчетливо прозвучала тревога. – А вот им…

– Если захотят говорить, – сказал Херберт трезво.

Верный промолчал, Никониэль прорычал недовольно:

– Могут не захотеть? Чего вдруг?

– А ты бы захотел? – спросил Херберт. – Кому понравится, когда вламываются в дом, да еще и предъявляют требования?

Верный промолчал, Никониэль сказал громыхающим голосом:

– Мусагеты – народ торгашей! Разве у них остались от нашего общего корня какие-то остатки достоинства?

– Я сам мусагет, – напомнил Херберт резко. – Так что не задирайтесь. Просто ждем. Помни, это мой народ, я его знаю даже очень хорошо.

Верный сказал непререкаемым тоном:

– Что сделали, то сделали. Теперь просто ждем.

Херберт вздохнул, оглядел ряды суровых воинов. То ликование, с которым захватывали тюрьму, уже испарилось, сейчас ударный отряд захватил, по сути, весь главный город княжества, с такой же легкостью может захватить и дворец самого князя вместе с князем.

Но тогда это будет означать нападение, а Славия все-таки в состоянии собрать огромную армию.

Прождав около часа, они услышали со стороны городских ворот грозный топот копыт. Из тесной улочки выметнулся на черном, страшно храпящем коне с хищно раздувающимися ноздрями Ютланд с крохотной принцессой у его груди. Рядом с конем пугающе бесшумно мчится молчаливый хорт, похожий на статую из блестящего металла, гладкий и словно отполированный, но уже с горящими багровым огнем глазами.

Заметив Верного и трех клановых вождей, Ютланд натянул повод, останавливая стремительный бег Алаца.

Верный вскинул руку в приветствии, Ютланду он показался сильно встревоженным.

– Что стряслось? – поинтересовался Ютланд. – Почему охрана на городских вратах ваша?

Верный широко улыбнулся, улыбка показалась Ютланду нарочитой, а Мелизенда вообще замерла, как испуганный в гнезде птенчик при виде огромной кошки.

– У моих людей лопнуло терпение, – проговорил Верный подчеркнуто бодро. – К нам нельзя относиться как к народу воров и разбойников. Мы пришли сюда, чтобы князь видел нашу силу и готовность… Но я запретил бесчинства и грабежи, все ждут начала переговоров.

Мелизенда охнула, Ютланд спросил с тревогой:

– Переговоров?.. Вас уже пригласили? Или сказали, в котором часу начнутся?

Верный тяжело покачал головой, голос прозвучал хмуро и безжизненно:

– Мы посылали гонца, Ютланд.

– И что князь ответил?

– Отказал в переговорах, – отрезал Верный гневно. – Вообще отказал, даже не слушая наши условия. В моем отряде все громче голоса, чтобы захватить его дворец. Но Херберт настоял, чтобы дождаться тебя. Вместе мы можем…

Ютланд покачал головой:

– Никаких вместе. Я не пойду с вами.

Верный сказал с нажимом:

– Но князь отказал нам!

Ютланд ощутил холодную злость, Верный встретился с ним взглядом и поспешно опустил голову.

Мелизенда вздохнула громче, Ютланд сказал с горечью:

– А ты чего ждал? Восхотелось говорить с позиции силы?.. У князя тоже есть гордость, а вы его унизили. Он вдвойне унижен, как князь и как мужчина. Теперь только война, понимаешь?

Верный сказал нехотя:

– Я говорил с вождями. Да, мы перегнули, когда ночью злость и обиды ударили в головы.

Ютланд поперхнулся, чувствуя, как гнев и злость перехватили дыхание.

– Только перегнули? – прошипел он. – Еще не понимаете, что все рухнуло?.. Они тоже гелоны, пусть и назвались теперь мусагетами!.. У них есть гордость, кто из них согласится на переговоры, того сами вышвырнут из окна! Уверен, сейчас решили воевать, еще не поняли?

Верный прогрохотал:

– Ютланд… люди озверели. Надоело терпеть унижения.

– Князь не станет с вами разговаривать, – предупредил Ютланд. – Если понимаешь, что погорячились и наделали ошибок, попытайтесь исправить хотя