второрожденной, и еще, мне кажется, потому, что Лэчлэн убежден: выручать людей из беды – его долг. Но в то же самое время он бесконечно предан Подполью, готов оберегать его любой ценой. Жизнь во имя Подполья отдать. И не только свою, но и жизнь Эша.

А мою? – мелькает у меня в голове.

– Не не можете, – поправляю его я, – а не хотите. – Я смотрю на него, не отводя взгляда, – пусть поймет, что я не шучу. – И если ты не поможешь мне, я не стану помогать тебе.

Какое-то мгновенье он, не находя что возразить, беззвучно шевелит губами. Но судя по искорке в его глазах – или это мне только почудилось? – он теперь на моей стороне. Согласиться не может, но если я не оставлю ему выбора…

Флинт хватает меня за плечо и круто разворачивает. На этот раз Лэчлэн не вмешивается. И мне кажется, я понимаю почему.

– Это еще что означает?

Я меряю его холодным взглядом.

– Да всего лишь одно: если вы не поможете мне вызволить брата, я не помогу вам получить столь нужные вам импланты.

Флинт взрывается:

– Но это же подлость! Мы открываем тебе двери, когда тебе не к кому обратиться и некуда идти. Ты полностью зависишь от нас. Если бы не мы, ты, да и каждый второй второрожденный были бы мертвы. И ты позволяешь себе шантажировать нас?!

– Вы меня слышали, – спокойно отвечаю я.

– Глупая девчонка, неужели ты думаешь, что мы не можем заставить тебя выложить все, что нам надо?

Я слегка округляю брови, хотя, по правде говоря, у меня уже начинает сосать под ложечкой.

– Вы уже пробовали. – Я стараюсь вложить в свои слова максимум презрения. – И кажется, не очень-то у вас получилось, а? Насколько помнится, ничего нужного вы от меня не узнали, даже когда я принимала вас за человека из Центра. Так что неужели вы думаете, что я открою рот сейчас, узнав, что имею дело всего лишь с несчастным второрожденным, ютящимся в своем подпольном схроне… в то время как на кону стоит жизнь моего брата? – Изъясняюсь я куда более храбро, нежели чувствую себя.

– Все равно сломаешься, – цедит Флинт, хотя уверенности в его голосе не слышно.

– Сломается, – подтверждает, к моему удивлению, Лэчлэн. – Только когда? А линзы нам требуются срочно. Особенно если есть риск того, что предатель, затесавшийся в ряды Крайних, прознал о нашем существовании. Действовать надо быстро, а замысел наш может сработать только в том случае, если удастся заполучить линзы. Ну да, в конце концов ты ее сломаешь. Но что, если на это уйдет не один день? И что, если она умрет под пыткой?

Я прекрасно понимаю, что он делает, но вида не подаю. Флинт явно колеблется, и это его злит. Я не особо разбираюсь в науке управления, но вряд ли горячность – такое уж достоинство лидера.

– Вы хотите спасти то, что вам дорого, – гну я свою линию, – и я тоже.

– Выйдем отсюда, – бросает Флинт Лэчлэну и круто разворачивается на каблуках. Лэчлэн следует за ним, подмигнув мне по дороге.

Теперь, когда мы остались одни, я обнимаю Ларк и крепко прижимаю ее к себе. Я чувствую, как она дрожит всем телом, и не отпускаю, пока дрожь не начинает утихать.

– Где мы? – спрашивает она.

Может, говорить ничего не надо. То, что ей уже известно – и о чем она, возможно, сама догадалась, – и так едва не стоило ей жизни. Но она моя подруга и должна знать. Один раз, вызнав тайну, она уже промахнулась. Теперь будет глядеть в оба.

– Это место называется Подпольем. Когда-то оно было подготовлено как город-двойник Эдема, на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. А сейчас это тайное убежище второрожденных.

Ее лицо озаряется улыбкой, словно и недавние мучения, и неопределенное будущее перестали иметь для нее значение.

– Выходит, у тебя есть дом! Это же как раз твое место! Я за тебя так рада! Но… – Улыбка гаснет, и я буквально физически ощущаю, как она что-то вычисляет в уме. – Выходит, мы не сможем с тобой видеться. Тебе нельзя отсюда уходить, а мне навещать тебя здесь.

– Ларк, я и сама пока мало что понимаю. Не знаю уж, чем заняты Крайние, но Подполье – организация серьезная. От нее, от секретности ее существования, зависят тысячи и тысячи жизней.

Она хмурится, но потом встряхивает головой, и ее сиреневые волосы рассыпаются по лицу.

– Ничего, ты выберешься, – уверенно заявляет она с лукавой улыбкой. – А я буду тебя ждать. И дождусь, можешь не сомневаться.

И даже в этой атмосфере угрозы и неопределенности я ощущаю исходящую от нее уверенность и понимаю, что, независимо ни от чего, неважно, сколь рискованно это будет, я постараюсь с ней встретиться.

Входит Лэчлэн и, увидев, как мы обнимаемся, как безотрывно глядим друг на друга, как у Ларк блестят глаза, резко останавливается.

Я неловко отстраняюсь от Ларк, зацепившись пальцем за локон ее растрепавшихся волос. Не знаю даже, на кого из них и смотреть. Ведь я обоим столь многим обязана. И испытываю – применительно опять-таки к обоим – не просто признательность, но и чувство долга. Тревожно от каких-то новых, незнакомых переживаний, и сейчас я могу делать только одно: не обращать внимания. Это как если застываешь, потрясенная величием горного пика,