мире вместе с остальными животными.

– Нет, – резко бросает Лэчлэн после того как я поведала ему то, что сама недавно узнала. Это первое слово, сказанное им на протяжении всего моего рассказа. Все остальное время он сидел на кровати молча и неподвижно, с почти окаменевшим лицом, разве что изредка слегка сдвигал брови.

– Но у меня есть доказательства, – настаиваю я, думая, что он просто мне не поверил. – Собственноручное признание Аарона Аль-База. Могу показать. – Я приподнимаюсь, но он тянет меня назад.

– Нет, – повторяет Лэчлэн, негромко, но твердо.

– Но…

Он удерживает меня за руку, хотя я больше не пытаюсь встать. Я смотрю на костяшки его пальцев, на белые шрамы – бесчисленные следы мучительных терзаний. Так много ударов, так много борьбы. И это его жизнь. Но сейчас он спокоен. Спокоен до неправдоподобия. Единственное свидетельство его волнения – то, как он нервно, не переставая, постукивает большим пальцем по моей ладони, по одному и тому же месту.

– Кому-нибудь еще ты про это говорила? – спрашивает он. Я отрицательно качаю головой. – И не надо. Пожалуйста, – добавляет он, и я по глазам вижу, что обеспокоен он не на шутку.

– Разве люди не заслуживают того, чтобы знать правду?

Какое-то время он не отводит глаз от моей ладони. Интересно, что он там вычитывает про меня? Короткие ногти, с неровными краями, хотя и чистые после душа. Стертые кончики пальцев, что и неудивительно: изо дня в день вверх-вниз по стене. Костяшки, разбитые, испещренные алыми полосками. Мои первые боевые шрамы. Первые из многих предстоящих? Чувство такое, словно я на пути к чему-то большому, опасному, возвышенному.

– Аарон Аль-Баз – это не просто мой герой, – говорит Лэчлэн. – Это святой покровитель Эдема. То, что мы собираемся осуществить – революция, которая принесет всем гражданам Эдема свободу и равенство, – будет освящено именем Аль-База. Он – наш краеугольный камень, наш вдохновитель.

– Но ведь он чудовище!

– Только этого никто не знает, – возражает Лэчлэн. – И никто не узнает. Потому что иначе – хаос. А это – последнее, что нам нужно. Центр творит страшные вещи, но по крайней мере в Эдеме все спокойно и благополучно. Воды текут, люди сыты, а царящая снаружи мертвенная среда надежно отделена от нас. Наша цель – постепенный переход к новому.

– Но ты же сам сказал, что идет война, – вскидываюсь я.

– Да, – кивает он, – но война незримая. Внутренняя и, насколько это возможно, бескровная. Помнишь, ты видела во внешних кругах воронки?

Я помню.

– Они остались со времен последнего вспыхнувшего там бунта. Это воронки от бомб.

Я потрясена – едва ли не больше, чем открывшейся мне правдой про Аль-База.

– О чем это ты? Ведь не было никаких бунтов! Никто внутри Эдема бомб не сбрасывал. Об этом нет ни в одной из книг по истории.

– А что в них, в этих книгах, есть? – резко бросает он. – Рассказ о древних, предшествовавших Гибели событиях? Хроника жизни Аль-База? История окружающей среды? Но что в этих книгах говорится о жизни поколений, живших и живущих уже в Эдеме?

Я задумываюсь. Есть книги о гражданском праве Эдема. Книги об устройстве органов власти. Поименные перечни прежних канцлеров и членов правительства. Но где там история? Где рассказ о годах, прожитых людьми в самом Эдеме? Его нет. Я всегда считала: это потому, что и рассказывать особо не о чем. Мы просто жили в ожидании времени, когда можно будет вернуться в прежний мир. А то, что история может твориться в самом Эдеме, мне и в голову не приходило.

– В книгах про это нет, и перворожденные… – Он обрывает себя и морщит лоб. – Вроде как никто из них ничего не помнит. Я пытался заговорить об этом с иными из них – нашими союзниками, и это либо приводило их в смущение, либо они принимались смеяться, либо решительно отрицать что-либо подобное. Воронки? Так это просто от воды, хлынувшей из проржавевших цистерн, в которых под землей хранится вода. А вот второрожденные помнят. По крайней мере, старейшие из них, от которых и мы все узнали. Это было семьдесят лет назад. Бедняки из внешних кругов, вооружившись камнями, дрекольем, ну и небольшим – увы, совсем небольшим – количеством винтовок, предприняли попытку отвоевать больше прав, чем у них было. Центр ответил. Ответил самым беспощадным образом.

– А почему об этом не помнят перворожденные?

– Не знаю, – говорит Лэчлэм. – Что-нибудь вроде промывки мозгов? Общее согласие не задевать теневых сторон жизни? Не имею ни малейшего понятия. Но существенно то, что мы не умеем противостоять Центру силой оружия и прямой борьбой. Мы проиграем, люди погибнут, а побежденным станет еще хуже, чем было. Кому-то надо проникнуть в Центр, в самое его сердце. И уже там, используя полученные возможности – шантаж, да, а порой и насилие, – заниматься подрывной деятельностью, ведущей к переменам. В конце концов на нашу сторону должен стать весь Эдем, богатые и бедные, перворожденные и второрожденные, все вместе. Именно поэтому жизненно важно, чтобы имя Аарона Аль-База оставалось незапятнанным. За мною все не пойдут, да за Флинтом тоже. Но в Аль-База верят все как один. Нам нужно привлечь людей на свою сторону, но главный сдвиг произойдет внутри. Власть имущие вынуждены будут с ним примириться и отдадут бразды правления народу.