В правом нижнем углу неровными черными буквами нацарапано имя художника: Лэчлэн.

– Потрясающе, – говорю я, и сама чувствую, как неискренне звучит эта пустая лесть. Мне хотелось бы захлебнуться словами, говоря об этих картинах, о том, какие чувства они пробуждают, о ностальгии по чему-то такому, чего я в действительности никогда не испытывала, об утратах, случившихся еще до моего появления на свет. Но меня охватывает робость, слов я не нахожу.

– Так, забавляюсь в свободное время, – пожимает плечами Лэчлэн, явно не желая говорить о своих картинах. – Не то чтобы у меня было его много.

Я все же пытаюсь объяснить, чем меня задели его картины.

– В них – запечатленное ощущение уходящего и неизбежности ухода… Некогда, я уверена, подошел момент, когда люди поняли, что конец близок, что Гибель неизбежна. Тогда у них еще были машины и кондиционеры, они собирали отравленные химией урожаи, могли делать вид, будто такая жизнь способна длиться вечно, но в глубине души понимали, что по краям их мир уже рассыпается и сделать с этим ничего невозможно. – Я морщу лоб, стараясь найти другие нужные слова.

– Но нашелся человек, который это сделал, – уверенно говорит Лэчлэн. – Аарон Аль-Баз старался предотвратить рукотворную катастрофу, но его никто не желал слушать. Помешать людям разрушить мир он не мог, но мог спасти их. Нас. И наш долг – жить, храня память о нем, чтобы когда мир исцелится от язв и мы наконец вернемся в него, быть достойными возрождения.

– Он ведь в твоих глазах герой, верно? – мягко спрашиваю я.

– Он наш общий герой.

– А если нет? – Я задаю этот вопрос едва ли не помимо своей воли.

Лэчлэн возится с оружием, проделывая какие-то операции, смысл которых мне непонятен, но так или иначе они поглощают все его внимание. Судя по всему, ему кажется, что я просто выдвигаю некую гипотезу, вовлекая его в интеллектуальный спор.

– Если бы он не был героем, каким образом могли наши предки найти это последнее прибежище рода людского – Эдем? – рассеянно спрашивает он, продолжая приводить в порядок оружие.

Я придаю голосу твердость.

– Лэчлэн, я не шучу. Что станется с людьми Эдема, Подполья, с тобой, если обнаружится, что Аарон Аль-Баз – вовсе не тот праведник, каким его все представляют?

Наконец-то он сосредоточивается, вскидывает голову и напрягается, словно только что заметил опасность.

– Тот факт, что мы здесь, что мы сохранились, притом что все остальные живые существа на планете исчезли, уже является в моих глазах доказательством его праведности. – Его голос звучит агрессивно, едва ли не враждебно, и какая-то часть моего существа уже готова оставить эту тему. – А если народ Эдема обнаружит нечто, опровергающее это… – На мгновенье он теряется. Он никак не может взять в толк, чего я добиваюсь и каковы могут быть последствия моих усилий. – Тогда все обрушится. Все, во что верит каждый из нас.

– Мне кое-что попалось на глаза, – едва слышно говорю я. – Это кое-что передала мне мама, перед тем как… – Я осекаюсь. – Она нашла это у нас дома, в тайнике, за каменной стеной. В этом доме жил Аарон Аль-Баз сразу после Гибели.

Я сажусь на кровать и выкладываю все, что узнала.

Аарон был провидец, визионер, увидевший грядущую глобальную экокатастрофу задолго до всех остальных. Это был гений, поставивший себе на службу технику, долженствующую предотвратить распад, а когда выяснилось, что это невозможно, хотя бы упорядочить его. Он создал механизмы, компьютеры, программы и заставил их работать, запустив тем самым затянувшийся на время жизни нескольких поколений процесс спасения планеты. Но перед тем он решил избавиться от одной вещи, которая прежде всего отравляла и выжигала жизнь на планете.

Уничтожила большую часть рода человеческого вовсе не экокатастрофа. Ее уничтожил Аарон Аль-Баз. Он сделал это для того, чтобы спасти остатки планеты.

В каком-то болезненном, нечеловеческом смысле в этом была своя логика. Планета умирала от перенаселенности. Можно было либо попробовать справиться с ущербом, нанесенным людьми… либо уничтожить их причину. И в какой-то момент несравненный безумный гений синтезировал вирус, способный уничтожить почти сто процентов населения Земли. Его дар не знал границ; он просто создал программу, постоянно воспроизводившую патогенное вещество, и обучил своих любимчиков-роботов исполнять ее. И когда ученые в попытке предотвратить глобальное потепление запустили в атмосферу изобретенные ими частицы, он, в свою очередь, выпустил на свободу своего змия.

Разумеется, он позаботился о собственном иммунитете. Собственном, и своей семьи. Ну, а что касается остальной части человечества – это уж кому как повезет.

Естественный отбор, так он это назвал в своем манифесте.

Он сократил человеческую популяцию до малой частицы существовавших на тот момент миллиардов людей. Затем собрал выживших в одном месте и поместил в Эдем дожидаться той поры, когда люди смогут вновь населить Землю.

А как насчет тех, кто пережил чуму? Тех, кого он не взял с собой в Эдем? Их он оставил на произвол судьбы, оставил медленно умирать в умирающем