Далее следует одна смена белья и пара туфель на мягкой подошве. Красивый гребень с инкрустацией, который мама часто носила в волосах. Новенький блокнот для рисования и набор карандашей.

И – записная книжка в плотной обложке.

Страницы ее сделаны из незнакомого мне материала, на ощупь что-то вроде пластмассы. Мы обычно используем переработанную пластмассу, но из курса экоистории я усвоила, что раньше в употреблении была пластмасса, которую переработать было не так-то легко, и она оставалась в окружающей среде навсегда. Пластмасса отравляла целые океаны, губила их обитателей. Прикасаясь к ней сейчас, я вздрагиваю… хотя не могу не признать, что ничего лучшего для книгопечатания, чем этот устойчивый материал, не найдешь. Водонепроницаемый, практически неподвластный воздействию времени, то, что на нем запечатлено – на века.

Дрожащей рукой, неровным почерком написан то ли манифест, то ли, может, признание. Иные слова написаны крупными, как в учебнике, буквами. А кое-где – вкривь и вкось, разобрать что-либо едва возможно, так, словно единственный способ, при помощи которого автор мог сохранить эти слова, было нацарапать их как можно быстрее и как можно меньше задумываясь.

Кто автор, я начинаю смутно догадываться еще до того, как переворачиваю последнюю целую страницу. Последние страницы вырезаны, вырваны, пожалуй, даже можно сказать, разодраны в клочья. Кривая подпись начертана другими чернилами на последней из сохранившихся страниц, неплотно прилегающей к корешку, болтающейся там, где некогда были недостающие страницы. Я, не отрываясь, гляжу на подпись: Аарон Аль-Баз.

Пророк, предсказавший гибель окружающей среды. Основатель Эдема. Спаситель Земли. И если написанное – это действительно его собственные слова, – слепец, обезумевший монстр.

Я читаю дневник насквозь, потом перечитываю, чтобы убедиться, что все поняла верно. Не один час уходит на то, чтобы разобрать все эти каракули по слогам, но и покончив с этим, я все никак не могу поверить в истинность рассказанной истории. Аарон Аль-Баз – герой, полубог, тот, кто не позволил, чтобы человеческие существа – все человеческие существа – вымерли, после того как мы сами вызвали глобальную катастрофу, и оставил надежду на то, что наступит день, когда жизнь вновь расцветет на Земле. Так говорится в любом учебнике. И в каждом храме Аарону Аль-Базу возносят молитвы, как божеству.

Нужно хоть кому-нибудь рассказать о прочитанном, приходит мне в голову. Как раз в этот момент раздается стук в дверь, и, не дождавшись ответа, входит Лэчлэн. Я поспешно сую дневник под простыни и выдавливаю из себя дружелюбную улыбку. Наверное, получилась она кривой, но он этого не замечает. Знает, что у меня от многого голова может кругом пойти.

Мне надо какое-то время, чтобы переварить прочитанное. Любое общество держится единой верой. Что будет, если эта вера пошатнется? Следует подумать. Тайна хранится уже более двухсот лет. Еще час-другой подождать можно.

Я безмолвно следую за Лэчлэном, который ведет меня на встречу с ведущими членами Подполья. Среди них – кухарки, портнихи, музыканты, писатели, целители и даже священники Подпольного храма. Мне всегда хотелось посетить церковную службу. Но сейчас любой ритуал покажется фальшивым.

Нет, не любой. К словам надежды, страстной потребности в воскресении природной среды и восстановлении связи с ней, к призыву любить, холить и уважать ее – это не относится.

Но касается ключевой фигуры этой молитвы, человека, стоящего за всем этим… Губы у меня непроизвольно кривятся. Я едва отдаю себе отчет в происходящем. Забываю улыбнуться, забываю имена, стою как столб.

Перед тем как представить, Лэчлэн извиняется за меня.

– Ей нужен отдых и покой, – говорит он. – Давайте дадим ей немного времени.

Всё понимающие, прекрасные, счастливые, добрые люди расходятся по своим делам. Они готовы принять меня в свой круг, пусть даже я держусь не лучшим образом.

Лэчлэн ведет меня назад, к корням дерева. Некоторые из них вьются змеями по поверхности, прежде чем уйти в землю. Приблизившись к дереву, я немного успокаиваюсь.

– Знаешь, что это за дерево? – спрашивает Лэчлэн. Здесь голос его звучит мягко, ласково.

Когда-то в мире существовали тысячи пород деревьев. О некоторых из них я читала в книгах по экоистории. Мощные дубы, тонкие серебристые березки, клены, сочащиеся сладким сиропом, елки, расточительно вырубавшиеся с тем, чтобы нарядить их к празднику.

Но какой породы это дерево, я не знаю.

– Его называют камфорным, – поясняет Лэчлэн. – Они, сама видишь, достигают гигантских размеров и живут долго, старейшему к моменту Гибели было более двух тысяч лет.

– И поэтому… создатели Подполья выбрали именно эту породу?

– Отчасти да, а отчасти из-за запаха. – Он делает глубокий вдох. – Подумай только, сколько тел здесь погребено, как многолюдно это кладбище. Мне даже вообразить трудно, какой бы тлетворный запах здесь стоял, если бы не аромат камфорных листьев.

Мне хочется сказать ему так много, избавиться от бремени своего знания. Но я прикусываю язык, и он продолжает:

– Дерево имеет и лечебные свойства. За большими урожаями мы, конечно, не гонимся, но камфорное масло помогает справиться с легочными