Он снова растягивает губы в улыбке. – В отличие от тебя, мне не всегда удается убегать от зеленорубашечников. Признаю: зрелище было впечатляющее.

– Так вы все видели?

Он снова слегка колеблется. Думаю, если бы не тот факт, что люди, такие разные и по-разному интересные и пугающие, вообще для меня внове, я бы вряд ли обратила внимание на его мимику. Что он скрывает?

– Не все. Только самый конец. А вообще-то я тебя искал.

– Так вы про меня знали? – Я пристально смотрю на него. Он кивает, и в голове у меня начинает складываться цельная картина. – Вы – брат Грача?

Лэчлэн снова кивает.

– Слышала бы ты его рассказ! Являешься из ниоткуда, второрожденная, и между тобой и камерами ботов-охранников – только его могучие плечи. Стоп, говорит он, стараясь не дать тебе оказаться в поле зрения ботов. А ты, что делаешь ты?

Я опускаю голову, вспомнив, как повела себя с Грачом. А он ведь старался мне помочь. Я-то думала: какая я храбрая! А произошло то, из-за чего меня едва не схватили. Может, именно это изначально насторожило Центр, может, именно потому там вообще прознали о моем существовании.

– Ну, словом, ему пришлось отвлечь бота в надежде на то, что тому не удастся как следует сканировать тебя. А начальник настолько разозлился на него, что в наказание на шесть недель перевел на дежурство во внешний круг. Что обернулось большой удачей.

– Да уж, если бы Грач не вырубил сегодня своего напарника, меня бы пристрелили.

– Мой брат – хороший человек. Зеленорубашечником он стал, чтобы… выручить меня. Я едва не проговариваюсь, что обратила внимание на его заминку, и вижу, что есть вещи, о которых он предпочитает умалчивать, но вовремя прикусываю язык и перевожу разговор на другую тему.

– Не могу заставить себя поверить, что и впрямь смотрю на второрожденного. Конечно, я всегда предполагала, что я – не единственная, есть и другие, но никогда не рассчитывала встретиться с кем-нибудь из них. И сколько же в городе таких, как мы?

– Не знаю. – Он пожимает плечами и, не давая мне поинтересоваться, видел ли он других второрожденных, спрашивает сам:

– Как ты забралась так далеко от дома?

Легкая тень подозрения.

– Вы что, знаете, где я живу?

– В одном из внутренних кругов, надо полагать. Именно там Грач наткнулся на тебя. Или ты на него.

Я не могу сдержать улыбки, а его ответная улыбка заставляет меня покраснеть. Не могу оторваться от его глаз. Он такой же, как я! Знакомство с Ларк – это потрясающе, но тут что-то совсем иное. Как если бы я обрела семью. Родных людей. Самое себя, в конце концов.

– Ты куда направлялась, когда зеленорубашечники засекли тебя? – настойчиво расспрашивает он.

Я открываю рот, чтобы ответить, но что-то удерживает меня от откровенности. Меня захлестывает неведомое, удивительное чувство товарищества, мне хочется ему верить, но в то же время я понимаю, что вызвано оно, это чувство, лишь тем, что он тоже – второрожденный. Или кажется им. Все случившееся сделало меня подозрительной. Я видела человека с глазами змеи. И если возможно такое, то почему бы Лэчлэну не надеть контактные линзы, делающие его похожим на второрожденного? Что, если все это – ловушка?

– Просто на разведку вышла, – уклончиво говорю я. – Села на автолуп, заблудилась, ну и… оказалась здесь.

Он кивает, но не факт, что верит мне.

– В городе таким, как мы, непросто.

– А как вам удалось продержаться так долго? – спрашиваю я. – Вы с семьей живете?

Он прикусывает губу, и от этого неожиданно становится гораздо моложе на вид.

– Нет. – В коротеньком этом слове заключена целая жизнь.

– Расскажите, – мягко прошу я.

Он начинает говорить, и к концу рассказа к глазам у меня подступают казавшиеся давно выплаканными слезы.

Он не близнец, он родился по случайности. Большинство женщин после родов стерилизуют, но если есть сомнения в том, что первенец выживет, им сохраняют способность к деторождению до тех пор, пока не решат, что опасность гибели первенца миновала, а это как минимум несколько лет. Предполагается, что контроль над рождаемостью налажен на все сто процентов, но, оказывается, ничего стопроцентного не бывает. Грач родился преждевременно и в младенчестве был очень слаб (хотя впоследствии более чем компенсировал свою физическую форму). Лэчлэн был зачат через два года после рождения Грача, и родители – средней руки предприниматели, владельцы небольшой сети продовольственных магазинов – решили сохранить его, а потом укрыть.

– В целом я жил, как, должно быть, жила и ты, – одиноким, всегда беспокойным, всегда немного чем-то недовольным, и про то, что происходит в мире, слышал только от брата, которого этот мир принял с распростертыми объятиями. Родители, насколько я могу судить, любили меня, баловали. Все было хорошо – по большей части. Но теперь-то я понимаю, как тяжело им приходилось жить в постоянном страхе перед арестом. Это были смелые люди… но