Он еще больше подается ко мне, опершись руками о сухие части прилавка. Я хитро улыбаюсь и замахиваюсь губкой, собираясь его обрызгать, но он уклоняется, и мыльные капли попадают на и без того залитый прилавок.

Уэсли назидательно тычет черным ногтем в свою нагеленную прическу.

— Влага может разрушить мой безупречный лук! — и заливисто смеется, когда я картинно закатываю глаза. Потом я не выдерживаю и тоже начинаю смеяться. Оказывается, это приятно. Наверное, именно так себя повела бы М.Смеялась бы и дурачилась.

Мне хочется поделиться с Уэсли своими мечтами о нормальной жизни, полной таких моментов.

— Ладно, — говорю я, вытирая мыльные разводы. — Я не имею ни малейшего понятия, что ты читал, но мне понравилось.

— Это надпись на вратах в ад, — объяснил он. — Моя любимая часть.

— Но разве это не жуть?

Он рассеянно пожимает плечами.

— Если как следует об этом подумать, Архив не очень-то отличается от Ада.

Все очарование момента лопается, как огромный мыльный пузырь. Я вспоминаю о ящике Бена в тихих, пустынных залах.

— Как ты можешь такое говорить?! — недоумеваю я.

— Если быть точным, не сам Архив, а Коридоры. Ведь, как ни крути, это место, полное неупокоенных мертвецов, так?

Я с отсутствующим видом киваю, безуспешно пытаясь унять ноющую боль в груди. Дело не в том, что мы заговорили про ад, а о том, как легко Уэсли переключился с чтения Данте на обсуждение Архива. Будто это единая жизнь, единый мир — но это заблуждение. Я намертво застряла между миром Архива и Внешним миром, и не понимаю, как Уэсли удается спокойно стоять одной ногой в каждом из них.