Выследил отряд красных, которые на подводах ехали по границе Навьего дола, на юго-востоке от Дорских пустырей. Все прошло как обычно. Ночью, прячась в темноте и шуме ветра, они перебили большую часть красных еще до того, как поднялась тревога. Гром, как и всегда в таких стычках, рубил не глядя. Убивал все движущееся, даже собак и коней. Мстил. Видел перед собой тело матери, тело отца и общую яму, в которой сожгли его сестру. Сражался так, словно еще мог их защитить. Порой крови было так много, что она застилала ему глаза. Он угадывал смутные очертания, реагировал на каждое движение, сразу бил по нему топором. Ему до сих пор снится эта красная завеса.

Гром остановился перевести дух и увидел, что перед ним в кроватке лежит ребенок двух лет. Это была обычная путевая палатка, которой пользуются переселенцы. Отец и мать ребенка уже погибли. Мальчик испуганно, но молча смотрел на Грома с его окровавленным топором.

После побоища выяснилось, что почти все люди в этом лагере – обычные крестьяне. Да, их охраняли наемники в красных доспехах. Да, обозы были магульдинскими. Но это были простые люди. Такие же сельчане, как и родственники Грома, только они жили в Ничейных землях, под защитой Магуль Индра.

С тех пор Гром не убил ни одного человека. Простился с друзьями, забрал с собой мальчика и вернулся в Матриандир. Там мы и познакомились – охотились для одного и того же торговца. Решили, что вдвоем в лесах проще.

– А мальчик? – поинтересовался Шверк.

– Что с мальчиком? – поддакнул Швик.

– Харат. Ему уже семь. Гром отдал его на воспитание «Приемным сестрам». Каждую осень, после летней охоты, вносит плату на год вперед. Иногда навещает. Харат считает Грома своим дядей. Верит, что тот спас его от рук магульдинцев.

– Поэтому он так рвется в Целиндел, – закивал Шверк.

– Да, поначалу-то хотел пойти туда напрямик.

– Хорошо, что отговорили.

– Хорошо, – довольно присвистнул Швик.

– Гром боится, что изменения начались не только здесь, что сейчас и в низине неспокойно, – пояснил следопыт. – Матриандир – город старый. В нем хватает своих тайн. И своих лигуров.

– Надо было мальчика увозить в Лощины Эридиуса. Там всегда спокойно.

– Надо было.

– Главное, не встречать красных.

– О да! А то жажда мести возьмет свое.

– Гром называет Харата «мелким негораздком» и «свиной башкой», но по-своему любит. Хочет ему на Посвящение[19] рассказать правду, а потом уехать на Запад. Понимает, что после этого уже не сможет нормально общаться с мальчиком. У Грома осталось три года. Нужно скопить побольше золотых. Оставит их Харату, чтобы тот пошел в училище, купил себе дом.

– Предложение Теора пришлось кстати, – кивнул я.

Тенуин не успел ответить. Лошади первой телеги остановились. Следом остановились и наши.

Странное свечение по-прежнему преследовало нас, но сейчас дело было не в нем.

– Сгустки! – крикнул Теор, раскручивая с пояса боевой кнут.

– Странно, что только сейчас, – прошептал Швик.

– Лучше б их вообще не было, – покривился его брат.

– Что там? – спросил я Тенуина.

– Сейчас поймешь. Доставай меч, бери двух фаитов, спускайся на дорогу. Только запомни: что бы ни случилось, не сходи с брусчатки.

– Хорошо.

Из первой телеги уже выскочили Громбакх и Теор. Возле каждого из них было по два фаита. Они поторопились вперед и встали перед лошадью, на которой сидела Миалинта.

Тенуин встал между телегами справа, я – слева. Меня сопровождали два двойника: худенькая девушка и крепкий старичок с тростью. Оба вызвались добровольно. Мы со следопытом теперь стояли в небольших эркерах по бокам давно сузившегося купола.

Швик и Шверк сменили фаитов на лошадях и торопливо рассказывали мне:

– Мы уже видели их раньше.

– Сгустки.

– Это такие уплотнения в тумане. Как небольшое облачко.

– Мы видели только маленькие черные и большие темно-серые.

– Серые иногда и не видны совсем.

– А черные сразу заметны.